У Червленого яра
Шрифт:
— Матушка Марфа, не гневайся и не гони, — смиренно поклонился Радята, мягким просящим тоном. — У вас тут под боком смиренно просим поселиться. Не стесним, мы вон там, в стороночке. А они пусть попробуют, каково под этим буяном ходить, — с плохо скрываемым злорадством кинул Радята куда-то в сторону реки.
— То Миронег Корчич пусть решает, — холодно отозвалась Марфа.
— Ой, да Миронег пустит, — расслабился Радята. — Козу куда, куда, дурень, козу повел? — позабыв про Марфу, кинулся он поучать мальчонку-челядина.
«Ну,
Она милостиво разрешила Елице разложить под навесом новый скарб, накормила кашей усталых и испуганных девчушек. Вот и няньки, все ж Якимушке подмога.
Ночь уже хозяйничала в округе, уставшее семейство Радяты ушло спать на сеновал, Еленка с Якимом дремали в избе, а Марфа все сидела у костра в ожидании мужа. «Где же он? Там ведь бродит растерявший разум Глеб? Его вои? А зверье?» Воображение рисовала одну беду страшней другой. Время от времени огонь слабел, но Марфа снова подкидывала дрова, чтобы муж видел — его ждут.
Хрустнула ветка. Ухнула птица. Марфа вскочила, напряженно всмотрелась в темноту…
Из леса вышел Миронег, живой и невредимый.
— Что ж так долго, Мироша?! Уж я вся извелась, — кинулась к нему Марфа.
Лицо Миронега в свете отблесков костра было по-мальчишески задорным и счастливым.
— Вот, — осторожно протянул он нечто круглое. — Борть. Нашел, — прошептал на выдохе. — Слышишь? — позвал он наклониться Марфу.
Марфа расслышала едва уловимое гудение.
— Зимовать собрались, милые, — подмигнул Миронег. — У нас перезимуют. Бортник я снова.
— Бортник мой, любенький, — поцеловала его Марфа в обветренные губы. — Родной мой.
ЭПИЛОГ
Июль 1237 г.
— Ниже, ниже пригибайтесь. Заметит нас, спугнем, — в тон шелесту трав проговорил Миронег.
Две темно-русые головушки послушно пригнулись, скрываясь в сиреневом облаке душицы. Миронег призывно махнул и сам первым пополз к краю оврага. Малые пятки засверкали следом. Из зарослей дерезы вылетела встревоженная птичка. Пришлось переждать, замереть, не шевелясь. Тихо.
— Давай, — махнул Миронег подбородком. — Вон… туда глядите, — указал очами вниз.
— Ого! — вырвался наружу детский восторг.
— Тише ты, Михалко, — тонкая ручка сестрицы дернула мальчонку за край рубахи.
— Сама чего орешь? — огрызнулся брат.
Миронег сокрушенно покачал головой.
— Это Парашка!
— Он первым начал! — наперебой затараторили дети.
— Не надобно было его с собой брать, — надулась Прасковья.
— Сама дома сиди, — показал ей язык братец.
— Цыц оба, — нахмурил брови отец. — Глядеть-то будете,
— Будем.
Внизу, мерно вздымая бока, щипал траву могучий зубр. Мелкий кустарник у его ног только подчеркивал величие ходячей горы. Солнце золотило горбатую холку, ветер играл курчавой шерстью. Зубр мелким хвостом лениво отгонял мошкару и стриг короткими ушами, время от времени глухо фыркая.
— Хорош, — выдохнул Михалко.
— Нагляделись? Теперь домой, — тихо скомандовал Миронег, начиная пятиться.
Дети послушно поползли обратно.
— А ему травы больше, чем коню надобно? А зимой что он ест? А кто сильней — зубр или медведь? А от стаи волков он сможет отбиться? — засыпал вопросами Михалко.
Миронег набрал воздуха в легкие ответить, но шустрая Прасковья, вклинившись между братом и отцом, перехватила внимание на себя:
— Батюшка, а отчего он одни, где его семья?
— Зубры — одиночки, они сами по себе пасутся, — улыбнулся Миронег, погладив дочь по макушке.
— Вот и хорошо, — обиженно насупился Михалко, — одному лучше. И что б никаких там вредных с косицами.
— То ты дурное говоришь, — поднял сына на руки Миронег, подбрасывая вверх. — Человек — не зубр, ему семья нужна и курносые с косицами очень даже надобны. Так-то, брат.
— И меня, и меня так-то подбрось, — стала тянуть руки Прасковья.
Миронег, несмотря на ломоту в пояснице, все ж дал детям почувствовать себя небесными птахами, а как отказать, вырастут, больше так-то привольно подлететь и не получится, землица заботами придавит.
— Еще! Еще! — галдели малые на перебой.
— Ну, будет, будет, закружили, — запыхался Миронег, — идти надобно. Еще к Якиму на пасеку следует заскочить, обед тут матушка передала, а мы озорничаем.
Он снял с сучка туес, повесил на плечо, и троица зашагала по едва заметной лесной стежке. Воздух был душным, парким — под вечер жди дождь, об этом нашептывали и степенно проплывающие меж крон облака.
— А наш Яким тоже зубр? — неожиданно спросил Михалко.
— С чего это? — нахмурился Миронег.
— Так он тоже все время один, и жены у него нет.
— Экий ты дурень, — фыркнула сестрица, — наш Якимушка нешто такой огромный? — она развела руками, показывая мощные формы лесного великана.
— Я те не про то, — начал объяснять Михалко. — Зубр один, так и Яким…
— Будет братцу кости перемывать, — одернул отец.
Вот ведь малые проныры, все примечают да везде свои мелкие носы суют. Об Якимушке Миронег с Марфой печалились. Давненько уж то было: кашу свадебную собирались варить, гостей созывать. Невесту Яким сам себе присмотрел в Большой верви, и не сказать, что б красавицу, а только Якимка в очи ее смотрел, да терялся, краснел. Полюбилась, дело молодое. Только невеста ни с того, ни с сего расхворалась, да померла. Сгорела, что сухая былинка.