У Червленого яра
Шрифт:
— Рано приехали, только наши, — явно с облегчением выдохнул Изяслав.
— Так приедут же еще? — осторожно спросила Марфа, вытягивая шею и стараясь разглядеть, нет ли среди снующих воев чужаков.
— То не сегодня, так что, мимо сейчас проедем и я тебя сам к Исадам отвезу.
— Но… — пискнула Марфа.
— А завтра, коли приедут, так уж и быть, как всех развезет от хмельного, я женишка под руки возьму и в Исады с ним на тебя посмотреть придем.
— А ежели он ног волочить не сможет, у Глеба разве вырвешься? — заволновалась
— Принесу, — подмигнул Изяслав.
Богатое сельцо и пристань притулились к краю высокого окского берега в трех верстах от стана. Его тесанный частокол хорошо был виден в первых лучах закатного солнца.
Отряд Изяслава спустился в низину и поскакал в сторону стана. Первым навстречу брату и сестре вышел Константин, самый младший из братьев: чернявый от матушки половчанки, как и все племя Владимировичей, с миндалевидными очами, по юношески еще худой, немного сутулый, но с верткой шеей и бегающим взглядом. Красавцу Изяславу он уступал статью и породой.
— А зачем ты Марфу с собой притащил? — сразу, не соизволив поприветствовать старшого братца, выдал Константин.
— Тебя забыл спросить, — огрызнулся Изяслав.
— Глебу то не понравится, — с опаской оглянулся на большой шатер меньшой брат. — Совсем не понравится.
— А мне этот сход родни не по нраву, так кто меня спрашивал? — рыкнул Изяслав.
Марфа, затихнув и прикусив нижнюю губу, помалкивала. Услада, как и положено простой челядинке, спрыгнула с телеги, почтенно остановившись в отдалении. Она, только глядя в спину хозяйке, уже чувствовала нарастающее волнение княжны — одно дело представлять, как ты дерзко явишься на мужской пир, а другое — оказаться в гуще разрастающейся ссоры братьев. «Вот чего ей Изяслав сразу не запретил ехать, ничего б того и не было бы?» — вздыхала Услада.
— Оно конечно, у тебя уж Пронск есть, чего тебе еще желать, — в голосе меньшого Владимировича прозвучала обида, — а я жениться хочу, куда жену везти, в избу в Исадах? — он кивнул на малое сельцо.
— А двоюродные братцы бражки вашей хлебнут, расщедрятся и сразу какой уделец свой тебе подарят? — усмехнулся Изяслав.
— А, может, и расщедрятся, — тоже насмешливо проговорил Константин, прищуривая очи, — я настойчиво просить стану.
— Ну, жди, — холодно отозвался Изяслав, — смиренное ожидание к спасению души ведет.
Константин скривился, собираясь ответить тоже нечто колкое.
— А как твое здравие, Костюшка? — невпопад, чтобы остановить ссору, проговорила Марфа.
— Здрав, как бы кому иного не хотелось, — насуплено отозвался Константин.
— Ну и слава Богу, — перекрестилась Марфа. — А дорога такой утомительной была, жарко. Да я бы водички холодненькой попила, — Марфа спрыгнула с лошади, Изяслав нехотя последовал ее примеру.
Теперь братья и сестра стояли рядом. Изяслав и Константин сверлили друг друга недобрыми взглядами.
— А про «иное», то ты, Костюшка, зря. Мы давеча так обрадовались,
— Ладно, иди, хоть обнимемся, — миролюбиво раскрыл объятья Изяслав.
Константин неохотно подошел, торопливо обнял брата, подставил щеку сестре и сразу отошел на пару шагов. Преодолеть давнюю неприязнь братьев не получалось даже у ласковой Марфы.
— Я там на возу меду привез, — махнул Изяслав назад. — Куда сгрузить?
— У Глеба надобно спросить. Вон и он, — с злорадным предвкушением новой ссоры, указал в сторону распахнувшегося шатра Константин.
Марфа едва заметно вздрогнула плечами, и это не укрылась от Услады. «Господи, пронеси», — простонала челядинка.
Глеб вышел мягким шагом барса. Он всегда двигался бесшумно и невесомо. Особенно поражало его искусное умение неожиданно появляться откуда-то из-за спины, когда и не ждешь. Вот и сейчас, все знали, что он рядом, а все ж вышло внезапно.
Старший Владимирович совсем не походил на князя — лицо простовато, неприметно, черты мелкие, нос курносый, реденькая бородка. Вот из одного теста были замешаны братья, да и схожи — очертанием губ, посадкой головы, чернотой волос, те же жгучие азиатские очи, а все ж получились уж больно разными. «Чудно», — дивилась Услада.
Глеб неспешной поступью хозяина пошел к братьям. Смерил чуть ехидным взглядом Изяслава, подмигнул Константину и… дернулся при виде Марфы, резко бледнея. Потом его лицо приобрело пунцовый оттенок, лоб прорезала глубокая морщина, а ноздри заработали чаще, перекачивая душный воздух. Воцарилась гробовая тишина. Уж понятно, что сейчас наружу вылезет дикая ярость. Изяслав приготовился к обороне, надменно скрещивая руки на груди, мол, да мне все равно, хоть оборись. Глеб, подойдя на расстояние трех шагов, внезапно растянул чуть натужную улыбку и вполне спокойно произнес:
— Здрав будь, брате мой Изяславе, как добрались?
— И тебе здравия в летах, — чуть растерявшись, пробормотал Изяслав, — добрались, дал Бог.
— Марфуша, сестрица моя, иди же обними братца, — радушно раскрыл Глеб объятья.
Марфа послушно подбежала.
— А я с Епифанией приехала повидаться, не в Исадах ли она? — от прилюдного вранья девичий голос дрогнул.
— Епифания? — приподнял бровь Глеб. — А чего ей здесь делать? — он вопрошающе обвел взглядом сестру и братьев.
— Ну, я так думала, — залепетала Марфа, — вы там пируете, а мы бы посидели в Исадах, да свои бы речи повели.
— Родителей навестить она в Смоленск поехала, крепко просилась, не смог отказать. Уж такие мы, к бабьим мольбам кроткие, — кольнул Глеб злым взглядом Изяслава, — веревки из нас вьют.
Изяслав смолчал.
— Ну, раз нету твоей Епифании, так что здесь и Марфе делать, пусть домой едет, — влез Константин.
— Тебе чего, сопля, надобно? Тебя кто просит? — вспылил Изяслав.