У чужих берегов (сборник)
Шрифт:
– А если его того – на высылку?
– Это уж решайте сами с общественностью.
– А юридически?
– Вполне. А политически? Наша деревня напитана религией, как губка... Это тебе не Питер. Да и там, ты сам рассказывал, приходится тралить осторожно...
– Читай дальше.
«Я красный партизан и имею орден. Мне дали государственную ссуду на обзаведение скотом. По какому праву меня зачислили в кулаки?»
–
– Не мы, а правоуклонисты! Косыхи всякие! Еще и еще поговорить! Попытаться убедить, чтобы выполнил твердое задание и все хозяйство сдал в колхоз.
– А если бесполезно?
– Лишить избирательных прав. После лишения отобрать орден по суду.
– Вероятно, так и сделаем...
Большие восьмигранные часы с французской надписью на циферблате «Ле руа. Пари» бьют четыре раза. Глаза мои слипаются. Я забираю стопку писем и встаю.
– Хоть на бюро ставь – больше не могу! Которая ночь!
– Хлипкий вы народ. Распустились в деревне! – тихонько смеется Лыков. – Иди сюда: смотри.
Он открывает дверь в соседнюю комнату, стараясь не скрипеть.
В комнате разостланы несколько тулупов и вповалку спят какие-то люди.
– Рукавишников, – шепчет Лыков, – Афиногенов, Моторин... Я им дал два часа тридцать минут. А домой не пустил... Знаешь что? Давай-ка и ты... приляг здесь, а? Как в подвахте или в караульном помещении... Не хочешь? Слабак!
Потом, притворив дверь и перейдя в свой кабинет, говорит уже громко:
– Время-то какое, следователь! В сто тысяч лет один раз такое время бывает! Вот пройдут годы, и будущие парткомы, будущие коммунисты – люди большой образованности и душевности – зачтут нам эти ночи во славу и бессмертие!
В его словах нет патетики. Он угрюмо смотрит в черный прямоугольник окна... С окон сняты занавески и шторы. Лыков распорядился. Не любит. Уважает, чтобы побольше солнца, воздуха.
– Значит, идешь к себе?
И безразличным тоном бросает вслед:
– Ровно в восемь – бюро...
По темному двору райкома шагает милиционер с винтовкой наперевес.
И у дома райисполкома – милиционер с винтовкой наперевес.
А на крыльце РАО сидит сам Шаркунов.
– Не спится, Василий?
– Кой черт не спится?! Спать хочу – как из ружья! Вот и вышел проветриться... Сейчас должен участковый из Тихоновки подъехать.
Мой стол тоже завален корреспонденцией. Игорь спит на полу камеры в роскошной позе гоголевского запорожца. Смит-вессон вынут из кобуры и засунут под пояс гимнастерки. Подходи и бери. Я подошел и взял.
Игорь
– М-ма...
– Маму?
– Да нет! – конфузится мой секретарь. – Будто я... будто вы... на охоте и я...
– Пойди к колодцу и умойся... На, спрячь свою пушку.
Вся корреспонденция заботливо отсортирована Игорем.
Что ж, и здесь начнем с жалоб.
«...Вы – народный следователь и блюститель закона. Прошу вас разъяснить: какой статьей Конституции предусмотрены колхозы? Какой закон наделил их правом на грабеж? Вы понимаете, что, потакая незаконным действиям, дискредитируете самую идею государственности?»
Письмо грамотное, юридически аргументированное и принадлежит истинному интеллигентному врагу, забывшему подписаться. В корзину!
...В окно вползает рассвет... Вот тебе и на! Уже совсем светло! Сколько же времени? Наш «судебный будильник», как называет Игорь, засиженный мухами, неимоверно врущий измерительный прибор с надписью «Юнганс», показывает семь. Еще рано. Где же Игорь? Как я не заметил, что он ушел... Черт возьми – неужели задремал? Телефон окончательно встряхивает мысли.
– Что ж, тебе особое приглашение с золотым обрезом?
Лыков... Опоздание на бюро у Лыкова – смертный грех...
У этого секретаря райкома необычная манера делать доклады. Он не стоит за столом, а ходит по комнате, заложив руки за спину, внезапно сам прерывает себя и, подойдя к какому-либо члену бюро, спрашивает:
– А ты как думаешь по этому постановлению, Рукавишников?
Наверное, эта манера от подполья. Я где-то уже видел картину, изображавшую заседание подпольного комитета. Там такое же, а Лыков – большевик с дореволюционным стажем и привлекался по делу о Ревельском восстании матросов.
– Так вот, товарищи: на данном этапе враг будет жать на законность. Будет стараться убедить массу в том, что революция, которую мы сейчас проводим, противозаконна, что это произвол местных властей. А там, где «беззаконие», развязывается сопротивление этих самых... ревнителей законности. Сперва они будут искать юридические лазейки. В Октябре нам со всех сторон орали: «Революция против революции?!» Это же, дескать, беззаконие! И объявили нас, большевиков, врагами закона. Ну, сами знаете. А потом стали защищать свой «революционный закон» пулеметами. Предвижу, что и здесь так же будет. Вот нам и нужно одновременно подготовиться к активному сопротивлению и, в то же время, ломать пассивное. В этом отношении большую роль я отвожу следователю и судье. Они должны дать каждому нашему уполномоченному по коллективизации тезисы о... А ты, Виктор Павлыч, как думаешь?