У друкарей и скоморохов
Шрифт:
— Пора, ребятки! — Бажен задудел, и Васка, разбежавшись, прошелся колесом…
Потом переоделся за телегой в женкий наряд и танцевал с Баженом…
Потом напялил на себя «козу» и крутился бесом с барабаном на животе вокруг Мишки… Мишка был злой и чуть не зацепил его всерьёз своею лапищей…
Потом Васка отошел в сторону и выбил густую дробь.
Мишка замычал и выпрямился на задних лапах, не отводя беспокойно моргающих глазок от Фили. Бажен подлетел к ним, встал фертом, заслоняя медведчика, и завел свое:
— Ну-ка, Михайла Иваныч, покажи свою науку, РазвейМишка поклонился. Толпа деревенских восторженно загудела.
А как красные девицы, Да бойкие молодицы, Белятся-румянятся, А в зеркальце себя увидевши — пугаются.Васка охнул и опустил глаза. Мишка сейчас должен был сесть на землю, одной лапой тереть морду, а другою, порыкивая от усердия, свернуть себе под нос кукиш. В толпе раздался одинокий смех, тут же смолкший.
А как малые ребятишки горох крадут?Медведь неохотно пополз на брюхе.
А как бабы на барщину не спеша бредут?Фу ты, кажется, пронесло. И как это Бажен забыл? Все шло своим чередом. И когда Мишка, отработав, лёг на спину и задрал к голубому небу все четыре лапы, Бажен, улыбаясь вопросительно, поднял лицо вверх.
У его ног упал, глухо звякнув, кошель.
Скоморохи поклонились. Атаман, разогнувшись, почти пропел:
Для госпожи доброй и тароватой Покажем игру замысловатей!Филя пожал плечами, неохотно отстегнул от ошейника цепь, сунул её Васке и встал перед медведем, нагнувшись и руки разведя. Мишка в ответ на это приглашение побороться снова поднялся на задние лапы, сделал два быстрых шага и обхватил поводыря.
Теперь медведчик старался доставить сугубое удовольствие замершим зрителям, для чего ухал, вертелся, кряхтел, а ещё придуривался, будто пытается сделать подножку. И вдруг притих. Васка увидев, что его шея, и без того багровая, начинает наливаться синевой, умоляюще взглянул на Бажена. Атаман кивнул ему, скользнул к борцам, охватил Мишку за ошейник и резко дёрнул к себе. Медведь возмущенно зарычал и повернулся к новому противнику. Филя вывалился из его объятий и, уже сам неволею показывая, как малые ребята горох воруют, отполз в сторону.
Васка помог ему подняться.
— Больно, Филя? Как чуешь, ребра хоть целы?
— Целы… Мишке хочецца спаць лечь, разве ж можно так со зверем?
Весёлых досыта накормили, ключник, ворча себе под нос, отвел им чистую клеть в старом барском доме, оказавшемся теперь на задворках, рядом с конюшней. Поварёнку Воробью, тому самому, что утром разбудил Васку, было приказано топить у них печь, мыть пол и носить еду из поварни.
Ублаготворенный обедом, а пуще того баней, атаман решил оставаться. Томилку он послал на телеге подвезти Филю с медведем до Брянска и сделать кой-какие закупки.
Провожая товарищей, Васка вышел за ворота. Холодный ветер едва не забил ему дыхание. Роща, ещё вчера яркая, огненная, стала
Васка вздохнул, убедился, что Голубок и телега растаяли среди серых стволов рощи, и сам побрел в ту же сторону. Предстояло вырезать и остругать указку, чтобы было чем ученичку буквы показывать, а из себя выведет — и по пальцам ему отвесить…
Глава восьмая. Из неё выясняется, в частности, что Васкина суженая вовсе не ведьмина дочка
Отшумели святки. В Райгородке говорили, что даже самые старые деды не припомнили таких весёлых святок — молодцы, скоморохи! Бажен охрип, Томилка жаловался, что из-за всех этих колядок и игрищ не успевает и, наверное, не успеет к масленице доделать своего Петрушку и прочих кукол, а надобно ещё слова вспомнить и подновить… Васка, однако, мог бы побиться об заклад, что Томилка потерял куда больше времени за пивом с дворовыми, своими новыми приятелями.
Васка по вечерам всё чаще оставался один, жёг в рогатом светце лучину за лучиной и читал, читал… Свой, в заплечной суме из Москвы унесенный, печатный «Часослов», выучил он ещё летом на память, теперь пришел черед книг сына боярского Жирова-Засекина — рукописных, старинных.
В тот вечер сидел он за толстым «Соборником». Пожелтевшие листы рукописи уже потемнели в нижних углах, там, где их касались нетерпеливые пальцы читателей, а черный от времени переплет сладко и страшновато припахивал разлагающейся старой кожей, а может быть, пугал себя Васка, и темною ссохшейся плотью мощей тех святых, о которых в сей книге писано. Васка перечитывал — в который уже раз! — предивную повесть о жизни Петра и Февронии Муромских, то место, где святой князь Петр совсем ещё юношей выходит на смертный бой с коварным летающим змеем: «И взял он меч, а имя мечу тому Агриков, и пришел в палату ко снохе своей, и увидел змия, обликом точь-в-точь брата своего, и твердо убедился, что не брат это его, но коварный змий, и ударил его мечем. Змий же явился, каков был он естеством своим змеиным…»
И тут дверь противно заскрипела. Васка, не поднимая глаз, продолжил громко: «… змеиным, и начал трепетаться, и…».
Что-то прошелестело от дверей, и малый, понявший, что не Томилка это и не лодырь-поваренок, коему давно пора бы прийти подтопить печь, онемел от страха: так могли шелестеть перья зеленых с красными чешуйками крыльев огненного летающего змея…
— Что это ты такое читал, Васенька? Я почти ничего не разобрала..
Тьфу ты, это же всего-навсего Головешка, а короче — Вешка, комнатная девка барыни. Уставилась, не мигая. Васка опускает глаза: это что ещё за безобразие такое? Девчонка босиком, а ноги красные, как гусиные лапы.
— Совсем спятила, Вешка? Босая по снегу бегаешь…
— А? Пустое… Барыня велела сапоги отобрать, как побила сегодня.
— За что ж побила тебя?
— Да так, свои там наши дела… Что это ты такое мудреное читал, Васенька?
— Про огненного летящего змея. Как его святой князь Петр Муромский убил. Вот чудно… Там в Муроме, правил князь Павел, и к его жене повадился летать этот самый змей, в образ князя Павла перекидываясь. Князь же Петр был брат князю Павлу…
— Та Павлова жена, хоть и княгиня, а дурная, видно, была. Тут и без мужика можно было бы обойтись. Если бы, Васенька, ко мне этот змей прилетел, я бы уж знала, что сделать…