У Элли опять неприятности
Шрифт:
Шейла Нортон
У Элли опять неприятности
Моей семье – особенно моему мужу Алану, дочерям Черри, Дженни и Пиппе и маме Кей – с благодарностью за долгие годы поддержки
Sheila norton
The Trouble with Ally
Издательство выражает благодарность литературным агентствам Nova Littera SIA и Juliet Burton Literary Agency
Думаю, в списке самых кошмарных событий и ужасных происшествий, способных разрушить вашу жизнь, заболевший кот находится всего-навсего на втором или третьем месте. Поэтому мне трудно объяснить тем, кто тогда не был со мной знаком, почему именно болезнь кота стала главным катализатором, заставившим меня слететь с катушек. А в результате я оказалась в настоящем ночном кошмаре, какого даже не могла вообразить в худшем из… ну, из моих обычных кошмаров. Если вдуматься, это трудно было объяснить даже людям, которые знали меня лучше всех на свете, так почему же я должна требовать понимания от вас, если с вами мы даже не знакомы? Ну все равно, надеюсь, вы меня поймете.
Возможно, вы прочтете мою историю и подумаете: «Это история несчастной, жалкой, старой коровы, которая сорвалась с привязи». А может быть, так: «Вот результат того, что в шестидесятые люди получили слишком много свободы; вот итог влияния поп-культуры и морального разложения нашего общества, разрушения института брака и традиционной семьи…»
Давайте с самого начала расставим точки над «и». Я предпочитаю вариант с несчастной старой коровой. Он меня ни чуточки не оскорбляет и, по-моему, вполне точно отражает суть всей этой истории. Так что не стесняйтесь и применяйте его в любой момент, если вам покажется, что он для этого подходит.
Итак, начнем с того дня, когда заболел кот.
Был необычайно холодный апрельский день за два месяца до моего пятидесятого дня рождения. Центральное отопление не работало, но я не позволила себе расстраиваться из-за этого. Я завтракала в перчатках и смирилась с тем фактом, что инженер, занимающийся центральным отоплением, сможет что-то поправить не раньше следующего понедельника. Се ля ви. Легкая прохлада еще никому не повредила.
– Когда я была ребенком, – сказала я моей младшей дочери Люси, – у нас не было центрального отопления. Ни у кого не было.
– А еще люди жили в пещерах и одевались в шкуры диких зверей.
– И нам приходилось соскребать лед с внутренней стороны окон в спальне и поддевать теплые вещи под пижамы…
– О боже! Мы опять обсуждаем тяжкую жизнь в былые времена? – с состраданием спросила у своей сестры Виктория, совершенно не обращая на меня внимания. Она появилась на кухне в паре свитеров поверх пижамы и ловко сцапала два кусочка хлеба, выскочивших из тостера.
– Это мои тосты! – возмутилась Люси.
– Сделай себе еще.
– Мама! Скажи ей!
Я невидима, и слушать меня нет никакой необходимости, но я должна говорить девице двадцати одного года от роду, чтобы она не смела трогать тосты девицы девятнадцати лет от роду. Красота.
– Загрузите посудомойку, когда закончите, – сказала я вместо этого.
Хлопнула кошачья дверца, и на кухню галопом влетел Кексик, как будто за ним гнались все псы преисподней.
– Что,
Кексик вспрыгнул на стол, постоял несколько секунд, словно раздумывая, а потом его стошнило прямо на тарелку.
Дело было не в том, что его стошнило, а в том, что рвота была странного красного цвета. И еще в том, как кот выглядел.
– Он нарочно! – проскрипела Виктория. Она вскочила со стула и отошла подальше от стола; у нее на лице был написан ужас.
– Так тебе и надо, – спокойно заметила Люси, намазывая новый тост.
Кексик лежал на боку рядом с лужицей рвоты и тяжело дышал.
– С ним что-то не так, – сообщила Виктория. – Лучше отвези его к ветеринару, мамочка.
– Может, кто-нибудь поможет мне убрать? – сухо спросила я, глядя на часы. Мне приходилось беспокоиться одновременно из-за кота и из-за работы.
Виктория снова подошла к столу, глядя на оскверненную тарелку с плохо скрываемым отвращением. Я передала ей несколько вчерашних газет, и вместе мы собрали содержимое кошачьего желудка в газетный сверток, который отправили в мусорное ведро.
– Бедный старик, – ласково сказала Виктория Кексику, который смотрел на нее несчастными глазами. Она взяла кота на руки, невзирая на протестующее рычание, и, укачивая, как ребенка, углубилась в одностороннюю беседу о том, что он, возможно, съел какую-то неподходящую лягушку или мышку. Как только я закончила протирать стол вторым по счету дезинфицирующим средством, кота опять стошнило, на этот раз на верхний свитер Виктории, хотя кое-что досталось и нижнему. Несколько ярко-оранжевых капель попало на ее новые рождественские шлепанцы с глупыми собачьими мордами, а последняя порция снова выплеснулась на стол.
– Вот черт! – ахнула Виктория, роняя кота.
– Виктория! Поосторожнее с ним.
– Поосторожнее? Да ты посмотри на меня!
– Это все смоется. Что ты стоишь, как на именинах, помоги мне убрать!
– Мама, какой смысл убирать, если он опять все загадит, как только ты закончишь?
– Мамочка, он дрожит! – прервала нас Люси, опустившись на колени рядом с Кексиком, который уже снова лег на бок и выглядел ужасно несчастным. – И он не хочет, чтобы я брала его на руки.
– Так и не трогай его! – рявкнула я. – Оставь кота в покое.
– Я достану переноску, – грустно сказала Люси. – Если, конечно, ты собираешься везти его к ветеринару.
– Мне пора на работу, – заявила Виктория, сбрасывая на пол вонючую кучу из двух своих свитеров и собачьих шлепанцев.
– А мне пора в колледж, – эхом откликнулась Люси, бросая переноску на пол рядом с безвольным телом Кексика.
Они исчезли наверху, в своих ледяных спальнях (но все-таки там было не настолько холодно, чтобы окна покрывались льдом изнутри, потому что я установила напротив их дверей электрический радиатор), и я услышала грохот их плееров, соперничающих друг с другом. Он перекрывал гудение двух придающих волосам объем фенов, сушилок лака для ногтей и бритв для ног. Я оглядела кухню. Пустая посудомоечная машина, неубранная рвота, разбросанная одежда. Мне невыносимо захотелось, чтобы моими единственными проблемами стали бритье ног и завивка ресниц.