У истоков Христианства (От Зарождения до Юстиниана)

Донини Амброджо

ЦЕРКОВЬ МАРКИОНА

Когда вновь обращенный Егесипп прибыл, как рассказывает Евсевий, в Рим, он нашел, что большая часть общин подпала под влияние Маркиона, сына одного богатого купца из Синопы, на Понтийском (Черном) море, который был епископом этого города.

Изгнанный отцом за свои религиозные идеи, Маркион перебрался к 140 г. в столицу империи, где был принят с распростертыми объятиями собратьями по вере. Богатый по рождению, он завоевал симпатии со стороны малоимущей части общины, сделав жест, который уже тогда был необычным: он отказался от всего имущества и передал его церкви, которая его приютила.

Ересиологи соткали густую сеть противоречивых в двусмысленных

толков относительно взглядов Маркиона, вплоть до прямого включения их в учение гностицизма, но здесь мы сталкиваемся с издержками полемики, связанными с опровержениями идей Маркиона со стороны Иренея и особенно Тертуллиана, многократно старавшихся в конце столетия возложить все возможные вины на того, кто считался одним из наиболее опасных врагов общепризнанного направления христианского вероучения.

Даже родина Маркиона - Понт, один из самых культурных районов Малой Азии,стала для Тертуллиана не чем иным, как прибежищем диких и разнузданных людишек, живущих в повозках, питающихся мертвечиной и предающихся кровосмесительной любви, страной, "где солнце никогда не светит и днем всегда черно" ("Против Маркиона", I).

Тертуллиан не был просто несведущим в образе жизни современников. За пренебрежением к истинам географии можно уловить в его нападках намек на конфликт между светом и тьмой, представление о котором характерно для всякого дуалистического видения природы и жизни. А это был единственный элемент, позволявший {142} сблизить маркионову идеологию с гностицизмом. Но если гностический дуализм отправлялся от космоса, чтобы прийти к человеку, бессознательной жертве исходящего извне метафизического осуждения, то мысль Маркиона двигалась совсем в ином направлении.

В оригинальном произведении, которое ему приписывается, в "Антитезах", он ограничивается документированием при помощи параллельного цитирования, как видно из самого названия этого труда, указывает на противоречия между Ветхим заветом, идеология которого основана на насилии и соблюдении закона, навязанного человеку почти как наказание, и "экономическим" мышлением Нового завета, основанным на идее солидарности и освобождения от всякого повиновения закону, предназначенному скрыть испорченность и пороки мира. Отсюда еще не осмысленное в собственно теологических терминах различение злого бога, автора творения и древнего Моисеева закона, и доброго бога евангелий, который жертвой своего собственного сына обеспечил верующим освобождение от зла и несправедливости.

В документах, на которые опирается церковная традиция, эта истина, согласно Маркиону, затемнена множеством компромиссов. Он отвергает поэтому все евангелия, которые имели хождение в христианских общинах, за исключением Евангелия от Луки, очищенного от всех искажений и дополнений, введенных "иудаизирующими" авторами. Из посланий Павла он признавал только первые десять (исключая три других, послание к евреям в том числе), тоже очищенных от "законосообразных" вставок.

Антиклерикальная литература обвинит по истечении некоторого времени Маркиона, главу диссидентской школы II в., в сокращении павловского эпистолярия до десяти посланий и манипулировании ими без всякого удержу, чтобы скрыть все, что еще отзывается в них иудаистским влиянием.

Это не была попытка подлинной критики библейских текстов. И однако следует признать, что Маркион первый попытался произвести целостный пересмотр текста Нового завета.

Его излюбленным мотивом было требование не вливать молодого вина в мехи ветхие. Это изречение, которое Маркион заимствовал в Евангелии от Луки (5 : 37), войдет затем в синоптическую

традицию. Иначе говоря, следует отвергнуть все, что связывает нас с библейским {144} богом, с иудаистским законом и с самой человеческой природой Христа, представляющей собой лишь видимость: спаситель сошел на землю с неба уже взрослым, чтобы упразднить законы и пророчества. Суровый моральный ригоризм дополнял эту идею: запрет употреблять в пищу мясо, отказ от бракосочетания, аскетическая жизнь, которая уже контрастировала с включением множества христианских общин в игру экономических и социальных интересов и в соревнование за власть.

Предание гласит, что около 144 г., когда старейшины римской церкви отдали себе отчет в подлинном смысле программы Маркиона, они вернули ему средства, которые он внес, и исключили его из своих рядов. Сторонники Маркиона организовали отдельные общины, положившие начало церкви маркионитов, власть в которой концентрировалась в руках епископов. Однако кое-что из его учения считалось приемлемым. Всего через несколько лет после этого разрыва апологет Юстин воспроизвел один из его центральных мотивов в своем "Диалоге с евреем Трифоном": христианство отныне есть "единственный и истинный иудаизм", и Моисеев закон не может быть теперь навязан всем верующим.

Создание целой сети общин, преданных Маркиону. которая удерживалась несколько столетий, побуждало руководителей других общин укреплять свою власть и поддерживать идущую от апостолов непрерывную преемственность, на которую указывал Егесипп. Тень, брошенная на часть текстов, происхождение которых возводилось к истокам евангельской проповеди, заставляла острее чувствовать потребность в разработке четкого канона писаний Нового завета. Именно тогда, в ответ на вызов, брошенный маркионитской церковью, число их было определено равным 27, в соответствии с символической цифрой, отвечающей числу писаний Ветхого завета.

НОВОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ МИЛЛЕНАРИЗМА

В своей религиозной программе Маркион и его ученики отвергали идею предназначенного править землею мессии и не оставляли в ней места ни для апокалиптических ожиданий, ни для внезапных и резких преобразований существующего политического и экономического уклада. Если приписанное Маркиону авторство появившегося {145} в тот период небольшого текста на греческом языке, "Письма к Диогнету", в самом деле подлинно (хотя ни один отец церкви ничего о нем не знал: текст этот был опубликован только в 1592 г. Энрико Стефаном), то по нему можно понять, какова была позиция маркионитов по отношению к имперскому обществу. Никаких мятежей, никакого априорного осуждения государства, будь оно "эллинское или варварское", жизнь корректная и примерная, с единственной заботой держаться подобно чужакам, гостям в стране, где они находятся: для христианина "всякая чужая земля - родина, всякая родина - чужестранная земля" (глава V). Верующий обращен к иной действительности, которая все более и более приобретала смысл посмертного воздаяния.

Описание "царства", которым упивалась мессианская литература и которое с наивным чистосердечием воспроизводит Папий из Гиераполя, почти земляк Маркиона, претило последнему. Протестуя против осуждения Маркионом традиционной эсхатологии, Юстин и Иреней сочли себя обязанными заявить, что "нельзя быть христианином, если ты не веришь в тысячелетнее царство". А столетнем позже хронист Юлий Африкан уточнял, что Христос был рожден в 5500 г., в середине шестого тысячелетия 1, следовательно, остается менее трехсот лет до начала седьмого тысячелетия, желанного периода счастливой жизни в восстановленном Иерусалиме.