У истоков Христианства (От Зарождения до Юстиниана)
Шрифт:
Призванные к спасению люди - это те, кто берут свое начало в духе ("пневматики"). Те, кто предназначены для погибели, суть сыновья материи ("илики"). Между ними помещаются те, которые должны еще сделать свой выбор ("психики"). Эти последние доверяются правилам нравственного поведения и обрядам иерархической церкви, которая для гностиков лишена всякого значения. Три категории, оказавшие влияние на Павлову терминологию, вновь, широко вошли в обиход пропаганды пророков-монтанистов в конце II в. и в последних произведениях Тертуллиана, написанных в Карфагене.
Все это делает бесполезным, согласно гностикам, всякий разговор о возвращении Христа на землю, о страшном суде и о телесном воскресении, несовместимом с отношением к материи
Ответ епископата последовал незамедлительно и был недвусмысленным. В письме Игнатия общине в Траллах, в Карии (Малая Азия), мы уже читаем: "Христос подлинно рожден Марией, он ел и пил, как мы, и на самом деле его преследовали при Понтии Пилате, и он действительно умер. Если бы он страдал только по видимости, как можно было бы объяснить, что я сегодня оказался в оковах?"
ОТКРЫТИЯ В ХЕНОБОСКИОНЕ
Что гносис был чем-то большим, чем просто движение изолированных от масс интеллектуалов, подтверждается крупнейшим в последние десятилетия открытием древних религиозных текстов, вторым по значению после открытия рукописей Мертвого моря, совершенного в это же время. Речь идет о 13 кодексах на папирусе (кодекс, в отличие от свитка, по структуре уже подобен нашей книге), написанных на коптском языке, которые были спрятаны в амфору, зарытую среди могил на кладбище одной скромной христианской общины III в. в Среднем Египте, на левом берегу Нила, на северо-западе от Луксора, в окрестностях городка, называвшегося тогда по-гречески Хенобоскион, а теперь, по-арабски, Наг-Хаммади. Кодексы содержат 49 трактатов, отчасти попорченных, составлявших, как видно, религиозную библиотеку этой общины, укрытую в надежном месте, вероятно в момент опасности. Некоторые из кодексов представляют собой дубликаты, если не варианты, тоже не лишенные интереса, одних и тех же текстов, так что реальное число текстов сводится к 42. За исключением 50 страниц, ставших собственностью института Юнга в Цюрихе, все они находятся в Коптском музее Кипра. Их факсимильное издание готовится под эгидой египетского Департамента древностей и ЮНЕСКО.
До сего дня лишь немногие трактаты переведены полностью. Но и имеющихся переводов достаточно, чтобы признать, насколько они помогают осветить многие самые противоречивые аспекты древней христианской мысли и гностицизма, хотя из-за медлительности и, пожалуй, {135} из-за конфессиональных условностей попечителей этого клада изучение соответствующих аспектов истории христианства все еще возможно лишь далеко не в полной мере.
Некоторые тексты были известны и ранее. Другие считались утраченными, и только память о них сохранялась в антиеретической литературе отцов церкви либо в полемике Цельса, Плотина и его ученика Порфирия против христиан. Ряд названий оказался совершенно новым. Безусловно гностический характер носят "Парафразы Сима", "Откровение Сефы", библейского патриарха, "Послание Евгноста", "Мысль о великой силе", "Природа архонтов" и "Верховный инородец", или "Великий чужестранец", Целая группа текстов отмечена влиянием творчества последователей культа Гермеса - "доброго пастыря" - или непосредственно пифагорейцев: "Апокалипсис Асклепия", "Герместическая причастительная молитва", "Речи Зостриана и Зороастра", "Трактат о 8 и 9". Некоторые места походят на "Сентенции" Секста, греческого философа-эмпирика II в., столь близкого к христианской идеологии, что его сочинения, переведенные Руфином в IV в. на латинский язык, были приписаны папе Сиксту II (257-258), вызвав возмущенный протест св. Иеронима.
Однако более всего привлекают внимание те рукописи, в которых прослеживается связь с эпохой апостольства и которые могли бы быть более древними, чем новозаветная литература, в тех случаях, когда коптский перевод соответствует
Все это сочинения, отмеченные большой фантазией, ориентированные скорее на народную набожность, а не на теологическую разработку.
Верующие, к которым они обращены, люди простые и невежественные, не видят большой разницы между Зороастром, Гермесом - "трижды великим" - и иудео-христианским мессией. Сложность писаний часто нарочито сгущалась авторами с целью оградить их подлинное содержание от непосвященных. Но даже их самые странные {136} фантазии группируются вокруг представлений о зле как естественном состоянии человека, которого может спасти от скотства и страданий только процесс универсального искупления.
Более тщательного анализа заслуживает евангелие, приписанное Фоме, апостолу, имя которого было широко известно всему Востоку и которого легенда сделала евангелизатором Индии.
Приписываемая ему роль, конечно, не совсем обычна. Она, однако, напрашивается с первых строк сочинения: "Вот секретные слова Иисуса, сказанные им при жизни и записанные близнецом Иуды Фомой". Текст был весьма необдуманно назван "пятым евангелием", точно не существовало многих других, хотя речь идет лишь о 118 изречениях Иисуса, некоторая часть которых уже была обнаружена между 1897 и 1903 г. в трех фрагментах греческих папирусов III-IV вв. Еще меньше общего этот текст имеет с другим "Евангелием от Фомы, израильского философа", названным также "Апокрифом детства" и давно известным как поздняя христианская переделка описания чудес, сопровождавших рождение Будды, которые были приспособлены и к жизнеописанию Иисуса.
Почти все эти "слова", собранные без определенного порядка, были прочитаны впервые; остальные представляют собой варианты афоризмов, приписываемых Иисусу каноническими евангелиями. Трудно решить, что древнее: пресловутые "слова" или эти последние. Подтверждается, однако, приоритет известного места - "блаженны нищие" - в Евангелии от Луки в сравнении с текстом Евангелия от Матфея. В целом в "словах" обнаруживается тенденция, характерная для социальных требований определенной среды. Изречение 114-е безапелляционно требует богатых "отказаться от мира".
Можно отметить также в этом тексте определенное ослабление общественной морали - люди спасутся, когда будут обнажаться, "не чувствуя стыда", и будут взирать друг на друга в этом состоянии, "как делают дети",- и одновременно пессимистическую оценку роли женщины не только в обществе, но и в самом космическом и теологическом порядке мироздания. Христос - это "тот, кто не был рожден женщиной" (изречение 16-е). Иисус соглашается с Симоном Петром, который требовал удалить Марию, "поскольку женщины недостойны жить", и говорит, что "всякая женщина, которая станет мужчиной, всту-{137}пит в царствие небесное" (изречение 118-е). Это не тот антифеминизм экономического и социального порядка, который возобладает позже в христианском сознании; это - крайняя точка, которой достигло негативное видение жизни в мире, находящемся под гнетом сил зла.
Принижение женщины стимулировало также то течение абсолютного полового воздержания, которое получило наименование энкратизма (от греческого слова, означающего "воздержание"). Гностики, которые его придерживались, проповедовали воздержание от брака и отказ от некоторых видов еды и питья, считая их символами материальности мира (вино и мясо). Подобная тенденция должна была пережить распад гносиса, коль скоро она смогла повлиять на таких апологетов, как Татиан, и затем стала истоком некоторых сторон морали монтанистов.