У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана)

Донини Амброджо

Но даже не принимая во внимание бесчисленные текстуальные различия между евангелиями, вызванные культурным и социальным темпераментом переписчиков и религиозным климатом, в котором они жили, можно различить четыре главных течения в рукописной передаче их текстов: александрийское, антиохийское, так называемое западное и североафриканское, которое почти без изменений отразилось в древнейших латинских переводах «Африка в древней Италии». Мало-помалу, по мере приближения эпохи великих соборов IV–V вв., которые занялись догматической систематизацией исходного наследия веры, устанавливалось большее единообразие евангельских эпизодов. В действие вступил новый фактор стабилизации передаваемого из поколения в поколение текста.

Утверждалось

понятие «боговдохновенность», которое происходило из иудаизма и опиралось на крайне зыбкие и искусственные основы. «Писанное слово» бога отождествляется с самой идеей «данной в откровении» раз и навсегда и неизменной «истины». Процесс стабилизации протекал медленно и противоречиво. Он завершился лишь с окончательной победой церкви при императоре Феодосии в конце IV в., в тот самый момент, однако, когда начал углубляться разлад между Востоком и Западом.

Представление об абсолютной неизменности слова божия способствовало сохранению в течение столетий стабильного текста Нового завета, так же как это имело место с Ветхим заветом. Древнейший сохранившийся еврейский манускрипт Библии относится к IX в. н. э. [27] Открытие ряда свитков в пещерах Кумрана, которые по крайней мере на 900 лет старше этого текста, позволило обнаружить лишь немногочисленные, хотя и характерные, варианты в сравнении с текстом, который стал каноническим в I в. н. э.

27

Рукопись Британского музея 895 г.; две рукописи Ленинградской публичной библиотеки относятся к 916 и 1008 гг. (в том числе знаменитый Ленинградский кодекс — Codex Leningradensis). В 1960 г. стало известно, что рукопись Библии из Алеппо начала X в. н. э., считавшаяся утраченной, уцелела. — Прим. пер.

История передачи текста — это всегда история людей, которые его вырабатывали. Особенно верно это в отношении передачи собрания народных преданий о жизни, муках и смерти Иисуса, выработанных поколениями христиан первых веков.

Столкнувшись с совпадениями и расхождениями, которые обращают на себя внимание при первом же взгляде на канонические евангелия (первые три сопоставимы друг с другом, четвертое отлично от них в результате отраженной в нем теологической разработки вероучения), исследователи попытались вывести все четыре текста из одного общего оригинала, отождествляя их то с гипотетическим арамейским Евангелием от Матфея, то с первичным Евангелием от Марка, то с собранием памятных изречений Иисуса, или «Логией», которая стала предметом фантазирования уже во II в. Находки Оксиринхских и Хенобоски-онских папирусов показали, что «изречения» Иисуса на деле составляли самостоятельное евангелие, приписанное апостолу Фоме, наполненное достаточно необычными понятиями, присущими группе, к которой принадлежал автор: сильным пантеистическим акцентом, подчеркнуто дуалистической моралью, явно выраженным антифеминизмом, экзальтацией инфантильной простоты.

Попытка объяснить происхождение евангелий «историей форм», в которые выливались обряды, культ, молитва и более поздняя «демифологизация» текстов, освобождаю щая их от мишуры легенд, наслоений времени, не считаются с тем фактом, что любая религиозная информации откладывается в сознании верующих в мифологической иррациональной, отчужденной форме. Стремление придать религиозному мифу «историческое» оформление не есть плод целенаправленного, волевого решения, оно составляет элемент процесса религиозного отчуждения масс.

С этой точки зрения даже проблема исторического существования Иисуса становится второстепенной.

Желание вернуться вспять, к тому, что может быть «подлинным» в евангелиях, не только неосуществимое, но и глубоко антиисторическое предприятие: миф как выражение некоей духовной потребности и историческое

окружение, в котором он возникает, идентифицируются неразрывно.

Это присуще прежде всего тому, о чем евангелия говорят либо не говорят нам, неотъемлемой основе любого исторического исследования: сведениям о месте, даже и об обстоятельствах рождения Иисуса, о его семье, национальном, социальном и религиозном окружении.

НАЗАРЕТ ИЛИ ВИФЛЕЕМ?

В евангелиях Иисус почти неизменно именуется Назореем или Назореянином. Возможна латинизация этой последней формы, превращение прилагательного в существительное, субстантивация, подобно тому как это было с понятием «ессей», — «ессеян» и самим словом «христианин». В некоторых случаях говорится «того… из Назарета» (Иоанн, 1: 45), а соответствующее название местности представляется как его «родина» (Марк, 6: 1), то есть город, в котором, согласно древнейшему преданию, он был рожден.

Ни имя Назорей, ни прозвание Назореянин ни в коей мере не могут быть связаны с названием города Назарет, который к тому же не упоминается ни у одного автора. Прозвище, которое дали Иисусу — Назорей или Назореянин, означает попросту «чистый», «святой» или даже «отпрыск» — так назывались различные персонажи Библии; под этими названиями они встречаются и в рукописях Мертвого моря.

То место из Евангелия от Матфея, которое якобы цитирует пророков: «…что он Назореем наречется» (2:23), как предвидение будущего мессии, попросту не существует в Библии.

Христианская традиция первых веков знает, однако, группу назореев, сохранявшуюся многие века и имевшую отношение к Иисусу, которого они «почитали как праведного человека». Епифаний называет так одну иудео-христианскую секту, которую помещает в Месопотамии и относит к концу IV в. Мандеи из устья Евфрата, которые поклоняются Крестителю, а Иисуса считают чуть ли не демоном, еще и сегодня именуют себя на диалекте арамейского языка «Nazoraye».

Лингвистическая связь между словами «Назореянин» и «Назарет» на семитской земле была невозможна, но она вполне вероятна, однако, в эмиграции, в еврейской и иной среде средиземноморского мира. Впоследствии, в эпоху Константина, евангельский Назарет будет отождествлен с одним полусельским, полугородским поселением чисто иудаистского типа в Галилее. Однако самые старые его памятники относятся только к византийской эпохе.

Ортодоксальные евреи относились к Галилее с недоверием. Они составляли в ней меньшинство. В столице Галилеи Капернауме синагога была построена только при римском протекторате. Еще во времена, когда было написано четвертое евангелие, полагали, что «из Назарета может ли быть что доброе?» (Иоанн, 1:46). Галилеянином назовут позже Иисуса, а галилеянами — его сподвижников, порой в уничижительном смысле. Теперь общепринято мнение, что галилеяне, против которых предупреждает Симон Бар-Кохба, мятежный мессия второй иудейской войны 132–135 гг. н. э., в одном из посланий своим приверженцам (найденном в 1952 г. в пещере примерно в 19 км к югу от Кумрана), были, возможно, палестинскими группировками христианской ориентации.

Точное указание на Назарет как на родину Иисуса сталкивается с другим преданием, которое желало видеть мессию выходцем из дома Давида, рожденным в его городе, в Вифлееме. Эта версия, которая встречается только в двух евангелиях — от Матфея и от Луки, впоследствии возобладала и была обогащена целой серией легендарных деталей, таких, как приказ Ирода умертвить всех первенцев в округе, рожденных за два года до того (Матфей, 2:16). Нет никаких следов подобного эпизода ни у одного историка времен Ирода, хотя он мог быть отголоском в народной памяти лютой жестокости этого властелина, в самом деле приказавшего истребить некоторых собственных детей.