У каждого парня есть сердце
Шрифт:
выходе из магазина дьюти-фри в аэропорту Кеннеди – и подумал: «Она ненормальная».
Вот так я о ней подумал.
И все же… этим вечером она сделала безумно счастливыми двух очень несчастных людей. Я
никогда не видел больших недотеп, чем эта парочка – Марк и Холли, – в тот момент, когда мы
вошли в столовую и обнаружили их, сгорбившихся над огромным обеденным столом. Марк,
разумеется, выглядел совершенно потерянным, поскольку без своих очков слеп, как летучая
мышь.
Марк меня даже не заметил, – и тогда Джейн шлепнула на стол ту форму со словами: «Вот мой
свадебный подарок».
Фрау Шумахер пришла в такой восторг, что я даже начал побаиваться, как бы у нее не случился
инфаркт. Честно говоря, меня это несколько охладило: воображение подсунуло картину того, как я
делаю ей искусственное дыхание рот в рот, а Марк ритмично нажимает на грудь. Ужасала также
мысль – может, из-за того, что эта женщина ловит каждое мое слово (хотя, конечно, это все
потому, что я здесь единственный, кто говорит по-немецки) – о том, что если фрау Шумахер
придет в себя и обнаружит, что мои губы прикасаются к ее, пусть это и вызвано желанием вернуть
ее к жизни, ей… понравится? Может, она даже просунет свой язык в мой рот?
Права ли Джейн? Может статься, в ее теории о том, что для некоторых людей брак – это хорошо,
что-то есть? Возможно, нам с Валери семейная жизнь не подошла, потому что она оказалась… гм…
шлюхой?
Конечно, это кажется слишком упрощенным подходом к нашим с Валери проблемам, но все же…
Что ж, для Марка с Холли брак, похоже, – как раз то, что надо. Они так счастливы, прыгая вокруг
(разумеется, насколько это позволяет их состояние). Должен сказать, мне трудно понять, как
может настолько радовать перспектива бракосочетания, проведенного за тысячи миль от своей
семьи мэром-социалистом в городе, в котором процветает культ производства аккордеона.
Хотя, возможно, в этом есть какая-то романтика, которой я не улавливаю. Валери всегда обвиняла
меня в недостатке романтичности. Она постоянно вспоминала, как на День святого Валентина я
подарил ей швейную машинку. Валери говорила, что предпочла бы теннисный браслет[1] с
бриллиантами.
Но мне подумалось, что швейная машинка – более практичный подарок, учитывая, сколько денег
у нее уходит на одежду…
Холли только что сцапала Джейн, и они, – сопровождаемые поспешившей вслед фрау Шумахер,
которая для своих лет производит впечатление на удивление проворной старушки и к тому же,
очевидно, любит быть в курсе всех событий, – куда-то исчезли: по всей видимости, спешно
направились приводить в порядок
смертным.
Поскольку девушки себе занятие нашли, мы с Петером попытались организовать для Марка,
возможно, самый жалкий и дурацкий мальчишник всех времен и народов. Дурацкий – потому что
жених, разумеется, настолько ослаб после пищевого отравления, что с трудом подносил стакан ко
рту. Жалкий – поскольку единственным развлечением оказались бродячие коты, которые после
вчерашней ночи вернулись за еще одной порцией рыбы.
Да, именно так. Никаких танцев со стриптизом и камикадзе[2] для Марка.
Но, наверное, для мужчины, выбравшего такое странное – и все же удивительно подходящее –
место для свадьбы, все было в самый раз.
После мальчишника Марк, пошатываясь, отправился спать, – застав девушек, судя по негодующим
воплям, доносящимся из окна, в тот момент, когда Холли примеряла свадебное платье, – и
оставил меня с Петером, который только что поинтересовался, спустится ли, по моему мнению,
Джейн Харрис обратно или же сразу отправится спать.
Как трогательна вера этого молодого человека в то, что мисс Харрис хоть сколько-нибудь
посвящает меня в свои мысли и намерения. Однако ввиду абсолютной ошибочности подобного
предположения, я был вынужден огорчить его, что в действительности не располагаю данной
информацией.
Затем малолетний мятежник имел наглость посмотреть мне в глаза и спросить о том, каковы мои
истинные намерения относительно упомянутой леди.
Разумеется, не так многословно. Если быть точным, его слова, произнесенные неодобрительным
тоном, были следующими: «Фы с Джейн Харрис люпофники?», что, насколько я понимаю,
означало вопрос, являемся ли мы любовниками. Не могу сказать, что меня сильно взволновало
самодовольное выражение на лице этого ребенка, когда я сказал, что мы, безусловно, ни в коем
случае не любовники.
Быть может, мне не стоило быть таким категоричным?
По крайней мере, Петер больше ничего не сказал. Вместо этого он извлек из заднего кармана
джинсов колоду карт и предложил сыграть в «Войну».
Докатился. Провожу прекрасную звездную ночь на Адриатическом побережье, играя в карты с
немецким подростком.
Не перестаю задаваться вопросом, так ли был неправ сегодня мужчина в офисе консульства, когда
выразил уверенность в том, что лучше иметь в доме труп, чем мужчину из Марке. Не то чтобы
поблизости оказался тот или другой, но… это место превращает нормальных людей в их полную
противоположность.