У каждого свой ад(Повесть)
Шрифт:
Наконец Энкиду сказал, как и много лет назад:
— Ах, Гильгамеш! Такого, как ты, больше нет в мире! Слава матери, родившей тебя!
Как будто рухнула плотина, и потоки живительной воды хлынули на иссохшие поля Двуречья.
И в этот момент облегчения и утешения Гильгамеш произнес слова, которые уже произносил прежде:
— Есть
— Нет, ведь Энлиль дал тебе царство.
— Но ты мой брат, — сказал Гильгамеш, и они рассмеялись, и отступили друг от друга, словно виделись впервые, и рассмеялись снова.
— Какая же глупость эта наша ссора! — воскликнул Энкиду.
— Действительно, какая глупость, брат.
— И в самом деле, зачем тебе нужны эти ружья и пистолеты?
— Мне-то что, если ты будешь забавляться этими игрушками!
— Да, конечно, брат.
— Ну да!
Гильгамеш огляделся. Все смотрели на них, открыв рот, — четверо партийных, Лавкрафт, Говард, Волосатый Человек, Кублаи Хан, Хемингуэй, — все остолбенели от удивления. Только Швейцер сиял. Доктор подошел к друзьям и тихо сказал:
— Вы не ранили друг друга? Gut! Gut! [36] Теперь уходите вместе. Сейчас же. Какое вам дело до Пресвитера Иоанна или до Мао и их междоусобиц? Это не ваша забота. Уходите из этих мест.
Энкиду ухмыльнулся:
— Что скажешь, брат? Мы снова будем охотиться вместе?
— Мы пройдем до конца Окраин и обратно. Вместе, ты и я.
— И мы будем охотиться с нашими луками и копьями?
Гильгамеш пожал плечами:
— Если хочешь, можешь стрелять из пистолета с разрывными пулями. Хоть атомную бомбу с собой бери. Ах, Энкиду, Энкиду…
36
Хорошо. Хорошо (нем.).
— Гильгамеш!
— Идите, —
Глядя, как они уходят, как с трудом идут сквозь ревущий ветер Окраин, Роберт Говард почувствовал внезапную острую боль сожаления и утраты. Как они были красивы, эти два героя, эти два гиганта, схватившиеся в рукопашном бою. И этот волшебный момент, когда до них дошла вся глупость и ненужность их ссоры, когда враги стали снова братьями…
37
До свидания! Счастливого пути! Во имя Бога (нем.).
А теперь они ушли, а он стоит здесь среди этих чужих незнакомых людей…
Он хотел стать Гильгамешу братом, или может быть — он едва сознавал это — больше чем братом. Но этого никогда не могло быть, никогда. И, осознав, что это невозможно, что этот человек, который был так похож на Конана, потерян для него навсегда, Говард почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза.
— Боб? — спросил Лавкрафт. — С тобой все в порядке?
«Черт возьми, — подумал Говард, — настоящий мужчина не должен плакать. Особенно перед другими мужчинами».
Он отвернулся, чтобы Лавкрафт не мог видеть его лица.
«Черт с ним!», — снова подумал он. И не стал больше сдерживать слезы.