У каждого свой путь. Книга первая
Шрифт:
Когда она выписалась и вернулась домой, любимого «Минска» в гараже не было. Стуча палкой и прихрамывая, кинулась за разъяснениями к отцу:
– Пап, где мотоцикл?
Иван Николаевич оторвался от газеты и спокойно посмотрел ей в лицо:
– Я его отремонтировал и продал. Мне нужна живая дочь, а не ее не подвижное тело. Ты знаешь, что мы с матерью пережили за два месяца? Мать неделю ревела. Хватит, Марина, мальчишеских выходок! Тебе четырнадцатый год, а ты все с мальчишками дружишь.
Она упрямо вздернула подбородок,
– И дальше буду дружить! Даже ты не сможешь этому помешать. Я тебя очень люблю и уважаю, но друзей я буду выбирать всегда только сама.
Иван Николаевич посмотрел на ее решительное лицо:
– Дружи, кто тебе мешает? Только от мальчишеских замашек пора бы отвыкать. Девушкой становишься. Знаешь, как тебя соседи зовут – «Д’Артаньян в юбке».
Маринка оперлась на костыль, откинула за спину длинную косу и рассмеялась:
–А что, мне нравится!
Отец, покачав головой, произнес задумчиво:
–Зато мне не очень…
Дочь ухмыльнулась и полным ехидства голосом, произнесла:
– Ну, конечно, пап! Тебе бы хотелось, чтоб меня «Золушкой» звали или «Куколкой». Этого не будет! Ты сам научил меня быть мальчишкой и ничего не бояться, а теперь пытаешься сделать такой, как Ольга Чулкова и Светка Курослепова. Визжать от одного вида лягушки или ужа. Жеманничая, поджимать губки и опустив глазки краснеть от ругани. Не получится! Завтра на рыбалку идем?
–Да ты еле ходишь! Какая рыбалка?
Она подняла глаза к потолку и кивнула собственным мыслям:
– Ну, если ты не хочешь, я с мальчишками уйду. Лодку можно взять?
Отец вздохнул и улыбнулся:
– Вместе сходим. Вот неугомонная! И в кого ты у меня такая?
Она звонко расхохоталась:
– В тебя, пап! Бабушка о твоих проделках мне рассказывала…
Маринка «кипела» от злости. Бегала, как заведенная, по кухне и размахивала кулаками. Дружки-приятели молча сидели на диване у Ушаковых, не зная, как успокоить подружку. Им и самим не больно-то нравилось то, что классная устроила Маринке. Неожиданно девчонка остановилась, с минуту над чем-то раздумывала, а потом хитро улыбнулась:
– Машка у меня попляшет! Сегодняшнее унижение я ей не прощу! Ребят, печная сажа у вас есть? Только не сырая.
Толик кивнул сразу:
– В ведре на чердаке была. А зачем?
– Узнаешь! Тащи! А у вас есть?
Коля задумчиво посмотрел на нее:
– Тебе много надо?
– Много. Я же ее прессовать буду.
– Тогда и мы с Витькой сейчас принесем.
Братья и Белов умчались домой. Лишь Леха Суханов пожал плечами:
– Мамка все на огород еще весной высыпала. Я сам видел.
– Тогда принеси свои мячи: маленький и большой.
Задавать вопросы в их компании считалось лишним – потом все само собой разъяснялось. Вскоре приятели появились с ведрами и мячами в руках. Все вместе закрылись в гараже и принялись обклеивать мячи намоченными газетами толстым слоем. Маринка утащила их в дом и положила на русскую печь. Взамен притащила толстые шерстяные нитки, отцовский
На третий день она вышла из дома, якобы в школу, на сорок минут раньше. Приятели ждали возле калитки. Девчонка зашла в гараж. Прихватила тряпичную сумку с чем-то круглым. У калитки классной руководительницы Ушакова замаскировала в пожухлой прошлогодней траве свое творение. Вывела шнур и спряталась за толстой березой со спичками наготове. Ее дружки притаились кто где. Мария Васильевна вышла через пять минут. Маринка заметила ее высокую прическу, двигавшуюся за забором, и подожгла шнур. Едва учительница открыла калитку и шагнула на улицу, раздался взрыв. Когда сажа перестала летать, перед калиткой стояло чумазое чудовище. Сбоку что-то ярко сверкнуло. Это Колюня, фотограф всех шалостей, не в силах удержаться от рискованного шага, сфотографировал училку.
Мария Васильевна с минуту стояла у калитки со вздыбленными волосами, чернее негра и только белки глаз, да оскаленные зубы остались белыми. После вспышки учительница развернулась. Быстрее скаковой лошади молча рванула к дому, забыв закрыть калитку. Маринка с приятелями спокойно отправилась в школу. По дороге от всей души хохотали, вспоминая видок учительницы. Классная руководительница появилась в школе через три дня. По слухам, она топила баню и старательно отмывалась от жирной печной сажи. По школе ходили ее фотографии возле калитки. Колька Горев наделал их множество. Даже директор школы получил парочку под дверь. Когда учительница появилась, последовали репрессии.
Маринку вызвали к директору первой. Она стояла, гордо подняв голову, что еще больше распаляло учителей. Директор грозил сдать ее в милицию за хулиганство. Требовал выдать сообщников, хотя прекрасно их знал. Стуча кулаком по столу, спрашивал, из-за чего она так поступила, но Ушакова молчала, как партизан. Она вообще не произнесла ни слова. Завуч потрясала кулаками и грозилась не допустить до занятий. Дело закончилось тем, что Юрий Семенович сказал:
– Без родителей в школу завтра можешь не появляться.
Маринка кивнула и вышла из кабинета. Приятели сидели на скамейке напротив двери. Она чуть заметно покачала головой, предупреждая о молчании. Никто из мальчишек не выдал свою «атаманшу». Они молчали, как и она. Когда последний из «допрошенных» вышел за дверь, директор искренне расхохотался, к удивлению коллег. Объяснять он ничего не стал.
Маринка встретила отца у дороги, когда он возвращался с работы и сразу сообщила:
– Пап, тебя в школу вызывают.
Иван Николаевич отнесся к ее словам спокойно. Он даже шаги не замедлил. Повернув голову, поинтересовался: