У каждого свой путь.Тетралогия

Рябикина Любовь

Мужчина улыбнулся:

— Да не на чем! Если что, приходите.

Степанова пролезла по узенькому проходу, упираясь спиной в коробки, а грудью во встававших с сидений мужчин. Ребята разглядывали ее лицо. В конце самолета, на открывающейся створке, обособленной группой, действительно сидели спецназовцы. Марина узнала Мешкова со спины и вполголоса произнесла:

— Иван!

Сержант вскочил. Недоумение на лице сменилось радостью. Остальные заулыбались. Парень прыгнул навстречу и обхватив за талию руками, притиснул к себе. Ей ничего не оставалось делать, как

обнять его за шею. Весь ряд летевших солдат уставился на них, как по команде. Всем стало ясно, что женщина тоже из спецов. Мешков поставил ее на вибрирующий пол и оглядел с ног до головы:

— Марина! Живая! Господи, когда мы домой летели, о тебе никто ничего не знал. Ты куда и почему в таком наряде? Словно мотоциклист.

— Переодеться не успела. Камуфляж в рюкзаке лежит. Вы под Дуба-Юрт?

Он кивнул, продолжая разглядывать ее. Во взгляде сквозило неприкрытое обожание. Остальные спецназовцы приветствовали сержанта, хлопая по плечам. Иван спросил:

— Почему я тебя при посадке не видел?

— Меня в самолет закинули в последние минуты. Думала вообще опоздаю. Летела в кабине у пилотов, а потом решила спросить, нет ли попутчиков. Вовсе не ожидала вас здесь найти.

Мужики потеснились и она уселась на деревянный ящик рядом с ними. Мешков присел рядом. Внимательно взглянул в лицо:

— С задания и снова на задание?

Женщина неопределенно пожала плечами и он понял:

— Значит, одна идешь? Я бы на месте твоего начальства вообще тебя из Москвы не выпустил.

Сержант заметно помрачнел. Искоса смотрел на нее. Остальные мужики, зная о чувствах парня, делали вид, что заняты своими делами. Маринка мысленно улыбнулась. Проведенная в Москве операция оказалась тяжелее, эмоционально, всех ее предыдущих операций в горах и даже в самом Грозном. Она пожала плечами в ответ на тоскливый взгляд Ивана:

— Так легче, Ванечка.

Он спросил напряженным голосом:

— Где ты была? Или это секрет?

— Я не могу сказать, ты же знаешь.

Конец октября в средней полосе России оказался холодным. Слишком рано наступили морозы. Последние листочки на березах трепетали на холодном ветру, словно озябшие пушинки. Сквозь сплошную серую пелену временами пробивалось солнышко, но его лучи не грели. Скованные льдом лужи представляли роскошный каток для мальчишек и девчонок, бегущих со школы. Крики и смех слышали отовсюду. То и дело кто-то поскальзывался и падал, больно ударяясь об окаменевшие кочки из смерзшейся грязи. Слышалось болезненное «Ох!», а затем следовал новый взрыв хохота.

Саша и Юля шли из школы, не принимая участия в общем веселье: письма от матери не было уже больше двух недель. От этого им было не до веселья. Дети шли внимательно глядя под ноги и не реагируя на вопли приятелей. Мальчик нес портфель сестренки, закинув его на другое плечо. Юля вдруг спросила:

— Саш, как ты думаешь, с мамой ничего не случилось?

Он уверенно ответил:

— Помнишь письмо генерала? Там было сказано, что она находится на секретном задании и не может написать. Значит так оно и есть.

Она не хочет рисковать, чтобы вернуться к нам. Мама сильная и умная. Она обязательно вернется.

Оба тяжело вздохнули и переглянулись. В последнее время бабушка часто плакала, хотя и старалась не показать вида, но дети видели. Дедушка стал чаще брать их с собой по выходным в лес, стараясь отвлечь от тревожных мыслей. Вместе с ним они очищали лес от сухостоя и бурелома.

Из дома Ватеневых вышла почтальонка с коричневой дерматиновой сумкой на боку. Увидев грустных детей, крикнула:

— Сашка с Юлькой, идите ко мне, письмо заберите. Мать пишет!

Оба подскочили и со всех ног рванули к женщине. Юлька плакала, смеялась и целовала письмо так, что брат испугался и отобрал:

— Ты же его сейчас все умусолишь! А как читать?

Женщина смотрела на детей, а в глазах поблескивали слезы. Брат с сестрой развернулись, чтобы уйти. Саша спохватился, обернулся и поблагодарил почтальонку:

— Спасибо, теть Валь!

Бегом бросились к дому. Влетели в избу с криком:

— От мамы письмо пришло! Ура-а-а!!!

Елена Константиновна облегченно вздохнула. Перекрестилась на иконы в углу и села на диван. Вытерла фартуком руки, попросила:

— Слава тебе, Господи! Живая! Давай сюда письмо, Саша. Читать будем…

Огарев и Андриевич, узнавшие о прилете Степановой по рации от Бредина, встретили ее у вертолета. Оба были в дождевиках с накинутыми на головы капюшонами и напоминали льняные снопы в поле. Промозглый дождь лил с неба третьи сутки и порядком надоел военным. Окрестные холмы покрылись дымкой. Их нечеткие очертания выглядели угрюмыми. Сержант легко выскочила из вертолета, чувствуя, как по лицу ударили холодные капли дождя. Пониже натянула капюшон плащ-палатки и поглядела на слишком серьезные лица мужчин. Капли дождя текли по их щекам, словно слезы. По очереди обняла обоих полковников:

— Здравствуйте, Геннадий Валерьевич! Привет, Вацлав!

Слова прозвучали так, словно она только вчера исчезла и вот вернулась. Следом из вертушки выбрались прибывшие из отпуска спецназовцы. Мешков по форме доложил о прибытии группы и направился к палаткам, оглянувшись на женщину перед тем, как скрыться за поворотом. Офицеры и сержант направились в лагерь. Влезли в палатку. Андриевич подкинул пару поленьев в железную печку на красноватые угли. Сбросив накидки и бушлаты, полковники расселись вокруг стола. Марина сбросила накидку и протянула предписание Огареву. Он прочитал и протянул бумагу Вацлаву. Быстро и мрачно взглянул на женщину:

— Когда собираешься уйти?

— Завтра утром.

Полковники переглянулись, а она продолжила:

— Когда точно схватили полковника Шергуна и ребят?

— Вчера приблизительно в пятнадцать ноль-ноль. Почти сутки прошли.

Огарев наклонился над картой, раскинутой по столу и указал место:

— Вот здесь. Там и сейчас остовы брони стоят. Может, все же возьмешь группу прикрытия?

Степанова с минуту напряженно раздумывала. Решительно отказалась: