У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Хорошо. Уже хожу. Генерал предлагает депутатом стать. Что скажешь?
Он твердо произнес:
— Соглашайся! Должен же кто-то правду об армии до народа донести! А ты у меня лучше всех эту армию знаешь…
Они еще минут пять поговорили, вслушиваясь в родные голоса друг друга. Степанова отключила радиостанцию и протянула ее Бредину:
— Я согласна!
Бредин довольно улыбнулся. Он не сказал Марине только одного, да и Костя тоже — забив женщину в политику, они оба хотели оградить Марину от непосредственной войны. Понимали, что так или иначе она будет с ней сталкиваться,
Евгений Владиславович достаточно хорошо знал Степанову и мог с уверенностью сказать: «Иного пути я не вижу. Понимаю, что ей тяжело будет, но разве Марина когда-либо пасовала перед трудностями? Легче остановить танк, потерявший управление голыми руками, чем заставить эту женщину уйти в сторону и покориться».
Именно так он сказал Косте, когда тот начал возражать. Силаев, внутренне понимая, что все равно будет не в силах удержать будущую жену в четырех стенах, скрепя сердце согласился с генералом. Уж лучше депутатство, чем новая рана. Подполковнику вполне хватило последнего, тяжелейшего ранения, когда ни один врач в течение месяца не давал гарантии, что Марина выживет. Костя и сам видел, что она стояла одной ногой в могиле. Сколько бессонных ночей он провел, то ворочаясь, то замирая на кровати? Сколько неумелых, мужских молитв, идущих от сердца, мысленно отправил к Богу? Сколько слез впиталось ночами в жесткий бушлат, подсунутый под голову вместо подушки?
Николай Горев сидел в одиночной камере. Во время обысков, в одной из квартир, был найден чемодан с вещами, принадлежавшими Ахмаду. Бредин привез вещи и принадлежности в тюрьму. Николай теперь мог следить за собой и переодеваться, когда требуется. Генерал разрешил приносить пленному газеты и он уже прочел о себе. Все сказанное было правда, за исключением одного: фамилия и имя, место рождения и даже год, были указаны чужие. Горев понимал, что в этом участвовала Марина, ограждая его родных от позора. Получив первую газету, он облегченно вздохнул, увидев чужое имя вместо своего. Теперь Николаю было все равно, что с ним будет.
Нет, он не раскаивался в том, что совершил. Разговаривая со следователями, честно сказал, что все делал сознательно и без принуждения, но так и не смог понятно объяснить, почему перешел на сторону моджахедов. На одном из допросов, попросил возможности поговорить с генералом Брединым один на один. Майор передал просьбу. Евгений Владиславович приехал в тюрьму. Горев долго смотрел на стоявшего у зарешеченного окна генерала. Глухо спросил:
— Маринка жива?
Евгений Владиславович, только что приехавший из госпиталя, где поглядел на заострившееся лицо Степановой, мрачно ответил:
— Она борется. Врачи говорят, шансов ничтожно мало.
Колька неожиданно уронил скованные наручниками руки на стол и зарыдал. В дверь заглянул охранник, но Бредин жестом заставил его скрыться. Сквозь глухие рыдания вырвалось:
— Я же просил не трогать ее! Будь я тогда свободен, никто бы ее не тронул. Кто стрелял, вы знаете? Скажите мне, прошу вас…
— Гамид последний выстрел в нее послал…
Горев стер слезы
— Евгений Владиславович, я привез два миллиона долларов для исламской организации «Братство бен Ладена». То, что я заработал за все эти годы лежит в тайнике. Адреса я дам. Спасите Маринку! Я сволочь и сам едва не убил ее, но в тот момент у меня в мозгах сдвиг был. Я не соображал, что делаю. Полковнику этому по гроб жизни обязан, что не дал мне ее убить. Я любил ее мальчишкой и люблю до сих пор. Знаю, что сам все испортил, но тогда казалось, что так легче ее удержать. Не прошу снисхождения к себе, спасите ее! Мои деньги грязные, но пусть они послужат ее спасению…
Горев подтянул листок бумаги и ручку. Написал адреса и опустил голову. Бредин понял, что он больше ничего не скажет. Молча забрав листок, вышел. Через сутки узнал, что Ахмад попросил очной ставки с Гамидом и убил его. Конвоиры не успели выйти за дверь, как Горев, нечеловеческим усилием разорвав наручники, свернул шею пакистанца со словами:
— Это тебе за Маринку!
Солдаты еще не опомнились, а он уже сел на место, спокойно глядя серыми стальными глазами на обмершего следователя. Майор так растерялся, что отправил его назад в камеру, проглотив вопросы и забыв о свободных руках пленного. Перепуганные солдаты всю дорогу держали пальцы на курках автоматов, а Николай шел, заведя руки за спину и мрачно усмехался: для него, опытного волка, разоружить этих пацанов не представляло труда, но он не хотел бежать сейчас. Маринка, сведения о ее состоянии, вот что удерживало Горева от побега.
Степанова находилась в госпитале, когда Бредин начал избирательную компанию по выдвижению женщины в депутаты Государственной Думы от Российской Армии. Начал, естественно с армии. Типографии печатали листовки с портретом Марины в полевой форме. Ее послужной список, награды и знаменитые клички. Целые кипы листовок отправлялись в части, в действующую армию в Чечне. На стенах домов и заборах, на специальных стендах и на фонарных столбах появились ее портреты с надписью «Армия за Степанову!».
До выборов оставалось меньше двух месяцев. Генерал-полковник развил кипучую деятельность, пока подчиненная находилась на лечении. В действующую армию отправлялись агитаторы. Офицеры в Чечне усмехались, слушая агитационные речи, то и дело из рядов звучали реплики:
— Да мы Маринку получше тебя знаем! Своя она. Иди, агитируй других, у нас дел полно! Нечего отрывать по пустякам.
В частях под Дуба-Юртом и Бамутом их вообще слушать не стали:
— Она с нами воевала. Мы Искандера и так поддержим. Валите отсюда…
Со всех сторон поступали сведения об успехе начатой компании. Военные поддерживали кандидатуру. Большинство слышало о Марине не раз. Молодым офицерам рассказывали о Степановой те, кто прошел Афганистан. Со всех концов страны на адрес разведуправления шли телеграммы с приветствиями. Через неделю Бредин приволок целый ворох открыток со словами «Поддерживаем!» и наброски речей, которые она должна была произносить по телевидению и радио. От открыток Маринка схватилась за голову и смущенно рассмеялась: