У кого как...

Корсунская Жанна

– Привет, старик.

– Привет.

– Не разбудил?

– Нет. Неужели надумал зайти в синагогу?

– Почти на пути к ней. Скажи-ка мне, когда будет праздник Пурим?

– Пурим?

– Да.

– Чудеса! Праздник чуда, и ты, атеист отпетый именно им интересуешься. Действительно, чудо! В этом году по обычному календарю выпадает на семнадцатое марта.

– Спасибо. Большое спасибо... Я зайду в синагогу.

Кладу трубку и очумело смотрю в Леночкину распечатку, которую она оставила мне перед уходом: «Вылет из Москвы 17 марта в 9.20 утра. Прилет

в Тель-Авив 17 марта в 13.20 по местному времени».

Я не верю в чудеса!.. Чудеса – это обыкновенные совпадения. Люди сами придумывают связь, потому что так легче жить.

Религия необходима слабым. Человек открывает дверь и знает, что дальше будут лестницы, по которым он спустится, чтобы выйти из подъезда. Человек не выносит пустоты и неизвестности. Религия – это и есть лестница, ведущая человека из подъезда. Религия нужна, чтобы народ жил в определенном порядке, соблюдал законы.

Религия – это стройная законодательная власть над умами. Нет ничего общего между религией и верой. С помощью религии часть людей зарабатывает себе деньги на жизнь. И на здоровье, пусть зарабатывает, только не нужно вмешивать в это меня.

Я верю, что в мире есть какая-то огромная сила. Сила, неизвестная еще и неподвластная науке. Сила, благодаря которой я иногда кажусь самому себе маленьким и никчемным. Но эта сила, в существование которой я верю, никак не связана с религией. Никак не связана.

Глава 4. ФИРА

Главный редактор радостно встает мне навстречу:

– А я тебя ждал.

– Почему?

В выходные читал архив отца, нашел его письма к маме из лагеря для военнопленных. Его во время войны сослали под Красноярск как немецкого шпиона, потому что он бежал из Польши. Папа описывает какой-то страшный сорокаградусный мороз. Как это? Ты помнишь? Ты же из Сибири.

– Помню... Это действительно очень страшно, если нет теплого помещения и теплой одежды, чтобы туда дойти.

– Ты была в такой ситуации?

– Один раз полчаса.

– Расскажи.

– Это все равно не то. У меня был теплый дом впереди. Просто автобус не пришел. Я шла пешком. Точнее, бежала... пыталась бежать. Было тяжело дышать. Но это невозможно сравнить с ситуацией, когда некуда идти и не в чем.

– Я не думал об этом...

– Но твой отец спасся.

– Да, а когда русские разрешили гражданам Польши вернуться, забрал маму – она жила в Ташкенте, она провела там годы войны. Мама тоже из Польши. Забрал маму, и они приехали в Израиль.

– В Польше никого не осталось из родных.

– Откуда ты знаешь?

– Мой папа дружил с польским евреем, который остался после войны в Сибири, потому что не к кому было возвращаться. А вообще, снег и вьюга – это прекрасно! Звезды и снежинки сливаются в едином сиянии и падают в ладони.

– Звезды? А холод? Собачий холод! Я был однажды в Норвегии в январе. Чуть не околел.

– В Норвегии... Там не была. Вот получу ставку, разбогатею, куплю билет и отправлюсь в Норвегию.

Ури понимает мой намек, хотя израильтяне

любят говорить напрямую, без обиняков. Он знает: я мечтаю, чтобы меня взяли в штат редакции этой знаменитой ивритской газеты.

– Между прочим, твои шансы увеличились. Когда ты получаешь диплом второй научной степени?

– Через две недели. А какие у меня шансы?

– Барлев летом выходит на пенсию. Его ставка освобождается.

– Есть еще претенденты, кроме меня?

– Претенденты есть всегда... Принеси-ка нам пару сенсаций от твоих русских.

– Они не русские, а евреи.

– Оставь, все так говорят: русские, мароканцы, грузины, эфиопы, румыны, поляки. Понятно, что евреи. Какого-нибудь мафиози – русского еврея раскрути. Или еще что-нибудь в этом роде. Постарайся, подложи супербомбу в пятничный номер.

– Постараюсь, и что?

– У меня будут все основания отстаивать твою кандидатуру перед владельцами акций.

– О'кей.

– А пока есть две темы. Новые репатрианты из России разрабатывают первый израильский спутник.

– А вторая?

– Заказная. О жизни новых репатриантов – подростков в интернатах.

– Это те ребята, которых привозит в Израиль еврейское агентство по специальной программе?

– Да. Телефоны ученых возьмешь у Тами в секретариате, а с интернатами сама разберешься.

– Угу.

– А что красивая такая сегодня? Друг наконец появился?

– Появился и растаял.

– Как это?

– Восходит солнце, и все, что на горизонте, тает в его горячих лучах...

– Хорошее начало для статьи об интернатах. «Солнце всходит, и все, что на горизонте, тает в его горячих лучах, так растаяла прежняя жизнь российских подростков в новых лучах жаркого израильского солнца...»

– Красиво.

– – Романтично. Вы, русские, любите романтику.

– А вы, израильтяне, любите давать всему четкие определения.

– Что в этом плохого?

– Ури, мы же не в супермаркете живем, где все подписано: колбаса, сыр, хлеб, помидоры.

– И говорите запутанно, так же, как живете.

– Не запутанно. Сложно.

– А зачем сложно? Жизнь простая: сделаешь сенсацию – получишь ставку.

– Может, сенсация в интернате обнаружится?

– Какая уж там сенсация в интернате! Разве что кто-то кого-то изнасиловал, но и это всем надоело.

Меня одолевает смех.

– Ты чего?

– Вспомнила. Вчера депутат один по русскому радио говорит: «К сожалению, количество изнасилований в Израиле по-прежнему больше, чем нам хотелось бы».

Ури хохочет вместе со мной.

– Вот за что тебя люблю: всегда весело с тобой.

Его телефон уже давно надрывается.

– Ладно, иди, мне работать надо.

Ури снимает трубку, продолжает хохотать, рассказывая кому-то мою шутку.

Еще одна журналистская бомба – и меня возьмут в штат. Наконец-то сбудется моя мечта. Где же ее отрыть, бомбу эту? Узнаю телефоны трех интернатов. Выбирав тот, что на севере, недалеко от Хайфы. И лабораторий, где спутник разрабатывают, в Хайфе. Может, в один день все успею.