У лукоморья
Шрифт:
Лапин увидел, как Пушкин сделал какое-то замечание толкнувшему его полицейскому чину, тот взнегодовал, полагая по его костюму, что это какой-нибудь цыган. Полицейский вызвал караул, и Пушкина повели в кордегардию. Страха ради Иван Лапин не пошел вослед арестованному, чтобы увидеть, что дальше будет, хотя ему очень того хотелось. Страха ради он и в дневник свой не записал сего происшествия. Только долго ломал голову: что бы это значило? Почему Пушкин был не брит, не стрижен и в эдаком странном виде?.. Что случилось? А может быть, это и не Пушкин вовсе, а какой-нибудь действительно цыган?..
И в следующем, 1826-м и в последующем, 1827 году,
Почему? Об этом Лапин узнал только осенью 1827 года. Совершенно случайно. Однажды в лапинском трактире остановились какие-то дворовые люди, везшие в Петербург из Михайловского старуху. Эта старуха оказалась нянькой Александра Сергеевича. Она отправлялась на постоянное проживание в Петербург. Ехала в обычной телеге, уставленной разными ящиками, мешками и узлами. В дороге ее сильно подрастрясло, и она целый день отлеживалась в «мужичьей комнате» трактира.
Лапин долго вертелся возле Родионовны, не решаясь ее расспрашивать про Пушкина. Потом всё-таки подошел.
— Мой кормилец теперь в Москве живет, — сказала она ему. — Его вызвал сам царь. К себе приблизил, в большом чине теперь. Важные книги пишет. А меня не забывает. Письма присылает, и деньги, и гостинцы. Намедни пятьдесят рублей прислал. И я ему пишу… Всё думала, что вернется мой соколик. Только, видно, нет. Теперь еду жить к евонной сестрице Ольге Сергеевне…
— Ты уж извини меня, бабка, — перебил ее Лапин, — а почему он в эдаком странном виде на ярмарке разгуливал? Всё думаю про это, да никак ума не приложу к истине.
— А про то только он сам знает. У него нрав непростой. И не всё мне, старой, в нем понятно. Больше о Пушкине он ничего не слыхал до самого 1837 года, когда Лапина как-то весною вызвал к себе опочецкий предводитель и спросил, знал ли он Пушкина и читал ли что из его книг. Лапин смутился, но сказал всю правду про свою благоговейную любовь к поэту.
Тогда предводитель сообщил ему, что Пушкин скончался и российская словесность лишилась одного из замечательных талантов, ее украшавших. Оставил он после себя сирот — жену и детей, и что государь милостиво разрешил издать книги его сочинений за государственный счет, а деньги за продажу отдать сиротам. И что надо бы и ему, Лапину, купить билет на собрание сочинений Александра Сергеевича в шести томах, ценою 36 рублей с пересылкою, что Лапин и совершил, подписавшись со всем почтением к Александру Сергеевичу. Да и то сказать, во всем Опочецком уезде, по сведениям, поступившим к губернатору Пещурову, нашлось только два человека, подписавшихся на издание; одним из них был купец Иван Лапин.
В 1828 году тяжело заболел старый Игнат Лапин. Чуя свой скорый конец, он решил женить сына, что вскорости и произошло. После этого важного события и смерти родителя жизнь Ивана переменилась. Поэтическая полоса его бытия кончилась. Дневник превратился в простую лавочную книгу, в которой он обозначал уже только одни торговые обороты.
В 50-х годах Лапин переехал в Псков, где у него было торговое подворье. Там он и жил до конца своих дней, завещав перед смертью библиотеку, бумаги и дневник сыну своему Александру.
В центре Богословского кладбища Пскова находится фамильный склеп Лапиных. В нем похоронены Иван Лапин, его сын Александр и дети последнего. Над склепом — мраморное надгробие. Странно видеть его в здешнем месте. Оно повторяет черты надгробия Пушкина в Святогорском
«Странные бывают сближенья…» — говорил когда-то Пушкин…
ДВОРОВЫЕ ЛЮДИ МИХАЙЛОВСКОГО
В первые дни ссылки деревня показалась Пушкину тюрьмой. Бешенству его не было предела. Всё его раздражало. Он хандрил, скандалил, бывал во хмелю. С утра приказывал седлать и уезжал в никуда. Стремительно несущегося всадника можно было встретить очень далеко от Михайловского. И конь и седок возвращались домой в мыле. Он исколесил всю округу — деревни и села Новоржева, Опочки, Острова, Пскова, Порхова.
Потом всё переменилось, и он стал чувствовать себя в деревне как у бога за пазухой. Что же произошло?
Его спасла работа. Он полюбил природу этих мест. Он нашел верных друзей в Тригорском… Но не только это. Он пришел к простым людям, и они пришли к нему. Он полюбил их, и они полюбили его. Перед ним раскрылся мир неизведанного, мир народного творчества. Он стал дневать и ночевать в своих деревнях, часто забегал в людскую. Увидел воочию торжественный обряд русской свадьбы и записал его. Бывал гостем на крестьянских праздниках. Крестил ребят. В радоницу ходил со всеми на могилки и подпевал поминающим мертвых вечно живую песнь «От юности моея мнози борют мя страсти…» Любил зимними вечерами сидеть в людской и в горнице няньки и слушать деревенские сказки и песни. Записывал их и обрабатывал. Полюбил балалайку и понял, что этот нехитрый инструмент — кусок души народной. Он полюбил деревенскую девушку и был любим сам. Хорошо узнал жизнь крестьянского люда не только во всем ее тогдашнем ужасе, но и во всей красе и бессмертии древних обрядов и традиций, познал тайну русского народного характера. Всё это пришло к нему здесь, в Михайловском.
Есть у нас во Пскове, в Государственном архиве, «Ревизские сказки» Михайловского 1825, 1836 и 1838 годов. И благодаря им мы знаем имена людей «мужеска и женска полу», живших в Михайловском, когда там жил и Пушкин. Знаем не только имена людей, но и чем они занимались, в каком были возрасте. В год ссылки поэта их было семнадцать душ, а в год гибели только девять. Остальные по воле родительской или были переведены в Болдино, или взяты в услужение в Петербург.
В «Описи Михайловского, учиненной во исполнение указа Опочецкой дворянской опеки над семьей и имуществом А. С. Пушкина 18 мая 1838 года земским исправником Васюковым и стряпчим Пастуховским при Двух благородных свидетелях», перечислено все движимое и недвижимое имущество сельца Пушкиных, в том числе и дворовые люди.
Вот их имена:
Еремей Сидоров, 75 лет, пастух,
Авдотья Сергеева, его жена, 61 года, скотница,
ее зять Павел Курочкин, 51 года, кучер, конюх и кузнец,
жена его Авдотья, 36 лет, скотница,
птичница Авдотья Архипова, 37 лет.
Дмитрий Васильев, 31 года, полесовник, сторож и садовник,
Прасковья, племянница Ульяны старой, живущей в Петербурге у А. С. Пушкина няней, 18 лет, по общему хозяйству дворовая,
Настасья Василия Михайлова дочь, 23 лет, в услужении при господском доме и флигелях,
и дочка Андреевой Дарьи, что в Петербурге у Ольги Сергеевны Пушкиной, малолеток 7 лет.