У мечты должны быть крылья
Шрифт:
Лена с Егоровной сидели на кухне, заваленной огурцами. Огурцы громоздились в мойке и рядом с ней, огурцами был завален стол. Тут же сверкали вымытыми стеклянными боками трёхлитровые банки, пахучие зонтики укропа и крупные зелёные листья смородины ровными кучками лежали по соседству. Егоровна запихивала огурцы в банку, Лена меланхолично чистила чеснок. Окна кухни были распахнуты настежь. С улицы доносилось размеренное стрекотание цикад. Несмотря на близость моря, было душно. Ни дуновения
— Ленка, куда ты такую гору чеснока начистила? — всплеснула руками Егоровна. — Здесь на целую бочку хватит!
— Разве? — Супруга Васильича, очнувшись от раздумий, оглядела дело рук своих. Действительно, перед ней высилась довольно внушительная горка гладких чесночных долек. — Ладно, ничего страшного. Не пропадёт, — отмахнулась она.
— Ещё как пропадёт, — принялась ворчать мать. — Высохнет и пропадёт. Он, почищенный, долго не хранится. Куда теперь его девать?
— В холодильник можно положить, — предложила Лена.
— Вот ещё! Чтобы весь холодильник чесноком провонял! — недовольно скрипела Егоровна.
— В целлофановый пакет положим, и вонять не будет.
— А в целлофане его плесень сточит!
— Мам! — нервно дёрнулась Лена. — Отстань от меня со своим чесноком! Отстань! Или я сейчас его весь выброшу в помойку! К чёрту! В помойку! Поняла?!
Пожилая женщина осеклась и сочувственно посмотрела на дочь.
— И вообще, меня достали эти твои бесконечные домашние заготовки! — Жена Васильича в сердцах швырнула нож, которым чистила чеснок. — Для кого это всё, я не понимаю?! Для кого?! Кто будет это есть?! Кому нужны эти твои солёные огурцы, это твоё варенье, эти бесчисленные компоты?! Для кого ты на этой кухне вкалываешь, скажи, пожалуйста? Для нас двоих?
— Верка с Петькой половину заберут, — хмуро ответила Егоровна. — И Степан всё домашнее любит.
— Степан домашнее любит?! Степан?!! — вскрикнула Лена и сделала судорожный глубокий вдох. — Степан много чего любит! Ещё Степан любит шляться по девкам! Таскаться, как последний кобель! Сутками! Даже домой не показывается! А потом придёт и будет, без стеснения, смотреть мне в глаза! И жрать вот эти вот огурцы! Откусывать и жрать, откусывать и жрать! И брызги во все стороны! Лопать огурцы, которые я сижу и солю здесь, как дура, пока он где-то развлекается!
Егоровна молчала, аккуратно наполняя стеклянные утробы банок.
— Я сама виновата! — Дочь схватилась за голову, на глазах её выступили слёзы. — Господи, я сама во всём виновата! Зачем я терплю это столько лет?! Давно надо было бросить его и уйти! Почему, почему я не могу сделать этого?! Ведь так просто — взять и уйти! И всё кончится, все мои муки закончатся! Ведь я скоро сойду с ума! Я уже стала неврастеничкой, я скоро начну дёргаться от звука собственного голоса! А я сижу здесь, чищу этот дурацкий чеснок и на что-то надеюсь! Я шестнадцать
Лена, всхлипывая, отвернулась к окну. Повисла тягостная пауза. Цикады стрекотали без умолку, выводя нестройные рулады.
— Забыла сказать, — как ни в чём ни бывало, нарушила тишину Егоровна. — Виталий утром звонил. Тебя спрашивал. Я сказала, что ты в город по делам уехала.
— Чего хотел? — спросила жена Васильича, уставившись в вечерний сумрак неподвижным взглядом.
— Денег — чего ж ещё! Всё спрашивал, поговорила ты со Степаном насчёт десяти тысяч долларов или нет.
— А ты что сказала?
— Я сказала, что ничего не знаю. Он обещал завтра перезвонить.
— О боже! — Лена устало прикрыла глаза.
Трель телефонного звонка острой иглой врезалась в мозг. Мать и дочь разом вздрогнули, устремив тревожные взгляды в сторону, откуда доносился звук. С тех пор как Васильич перестал появляться дома, любой сигнал извне ударял по их нервам. Непрерывное ожидание вестей от загулявшего хозяина усадьбы держало обеих женщин в постоянном напряжении.
— Ну что — иди бери трубку, — оглянувшись на застывшую дочь, произнесла Егоровна. — Может, это опять Виталька звонит. Или Верка. Да мало ли кто?
— Конечно. — Лена поспешно поднялась и твёрдыми шагами подошла к надрывающемуся аппарату.
— Алло!
— Алло, Елена Вячеславовна! — раздался на том конце провода голос личного водителя мужа. — Елена Вячеславовна! Это я, Слава! Елена Вячеславовна!
— Не кричи, Слава. Я тебя хорошо слышу. Здравствуй… Что ты хотел? — Лена приготовилась выслушать от Воробьёва очередное враньё. Загулявший Степан, не желая самолично общаться с женой, поручал водителю докладывать супруге о своём отсутствии. Славка поручения выполнял и, как мог, выгораживал начальника, придумывая правдоподобные причины.
— Елена Вячелавовна…Тут такое дело… Степан Васильичу плохо…
Лена ожидала услышать всё, что угодно, только не это.
— Как плохо? — опешила она. — Что с ним?
Сердце, вопреки её воле, заколотилось быстро и гулко.
— Вы понимаете, — заторопился водитель, — он, кажется, выпил лишнего, потом упал, потом вырвало его… несколько раз…
— О господи! — облегчённо вздохнула женщина. — Ну, положи его куда-нибудь, пусть проспится!
— Да нет, послушайте! Он сначала шевелился, мычал, а сейчас лежит, и не шевелится, и не мычит… — Воробьёв запнулся, понимая, что его слова звучат смешно, но смеха в его голосе слышно не было. В его голосе был испуг.
— Слав, что ты такое говоришь? — Страх начал липким комом подкатывать к горлу Лены. — Что значит — «не мычит»? Он что, напился до свинячьего состояния?
— Не знаю… — потерянно ответил парень. — Но он лежит, смотрит в одну точку, не моргает, и рот открыт…