У меня к вам несколько вопросов
Шрифт:
— Ты думаешь…
— Что?
— Ничего. Просто думаешь… Я знаю, у тебя была какая-то дикая травма в детстве. А потом ты попала сюда, и старший курс был таким кошмаром. Мне не по себе оттого, что я была недостаточно чуткой к тому, как сильно это ранило тебя. Я просто думала, раз вы не были подругами… Я типа считала, ты слетела с катушек на старшем курсе из-за семьи. Но смерть Талии, наверно, стала для тебя личной потерей.
Мне захотелось закричать, что она не права, и одновременно растечься лужей и сказать, что права.
— Я это ценю. Но честно? Вряд ли это вызывало у меня такой отклик. У меня уже бывали личные трагедии, а эта была не личная. Она случилась с другими людьми. Когда, Фрэн… что, если мне нужно было проявить больше участия? Что, если бы мое участие что-то изменило?
— В смысле если бы ты сказала полиции присмотреться к Дэнни Блоху?
— Нет, просто… Я могла бы упомянуть бинго-карточку Талии, которая… не то чтобы это было незаконно, но разве полиция не захотела бы узнать что-то подобное? Я могла бы…
Но тут я вспомнила: я же прошлым вечером решила, что, возможно, и так наговорила лишнего, рассказав, как Талия кружила вокруг контейнеров.
Наконец подошел официант, понявший, что нам уже пора закругляться. Я отвела руку Фрэн от счета и протянула свою сапфировую карточку — странный способ самоутвердиться. Мне захотелось воды.
Фрэн сказала:
— Не думаю, что эта бинго-карточка помогла бы. Она бы внесла путаницу. Можешь себе представить? Я… Лестер Холт, — Фрэн отлично его изобразила — и серьезно, и стебно, — А это… сексуальная бинго-карточка.
Я рассмеялась и выпустила пар.
Мы с Фрэн понимали, что никому из нас нельзя садиться за руль, даже на такой короткой дистанции, поэтому она написала своей подруге Эмбер, учительнице латыни. Мы стали ждать ее в вестибюле вечернего ресторана.
Фрэн уже закуталась в шарф, парку, варежки, шапку. Сквозь шарф она сказала:
— Вот что меня тревожит насчет Бритт. Я понимаю, что лучше всего показать Омара жертвой копов-расистов, но иногда… Знаешь бритву Оккама? Тот, кто преследовал ее, тот и убил ее.
— Откуда нам знать, что он преследовал ее?
У меня во рту была мятная пастилка со стойки администратора.
— Люди рассказывали, — сказала она. — Типа он названивал миллион раз в общагу. Ждал ее возле столовой. Приходил на теннисные матчи.
— Ты хоть раз это видела?
— Я что, была с ней не разлей вода? Ее подруги видели.
Я сказала, впервые обратив на это внимание, словно сложила два и два:
— Ты услышала эти истории до того, как она умерла, или после?
— После? Наверно. Но…
— Правильно. Потому что все хотят как-то примазаться. Случается что-то такое — и у каждого есть история, как они видели что-то важное.
Как у меня с этими контейнерами.
Фрэн сказала:
— Или, может, это было что-то такое,
— Точно, — сказала я. У меня это как-то вылетело из головы. — Есть еще ДНК.
Подъехала хонда-сивик, сверкнув огнями.
Фрэн сказала:
— Это Эмбер. И послушай: я люблю тебя, даже когда ты никакая.
29
Вот байка для вас.
Две девушки и парень входят в бар. Им не положено там быть.
Одна девушка — круглолицая квазиготка, другая — голосистая хохотушка в немодном комбинезоне, на тыльной стороне рук нарисованы фломастером мандалы. Парень жилистый и юркий, вечно тянется вперед, высматривая объект для насмешки, словно зверь — добычу.
Бар в Керне, и хотя это настоящий бар, там также подают поджаренный сыр в корзиночках и горы начос, так что, пока их не застукали с выпивкой, у ребят есть надежная отмазка.
Скоро будет коронная реплика. Подождите.
Парень делает морду кирпичом и заказывает, потому что, хоть он не вышел ростом, у него щетина, годная поддельная ксива и голос, точно тарахтящий трактор. Он заказывает три джина с тоником и начос и возвращается с победным видом, неся в растопыренных пальцах три бокала, полных чего-то вроде спрайта с лаймом.
Он говорит: «Давайте сюда коктейльные палочки» и мечет их под стол. Голосистая девушка говорит: «Он всегда такой сладкий?»
Училка, которая привезла их в Керн в «Фургоне дракона», сказала им, что будет в китайском ресторане и, если они не подойдут к фургону на стоянке перед Ханнафордом ровно к восьми, она уедет без них, хотя им в это слабо верится.
Парень волнуется, что училка заглянет в бар.
«Ей надо оставаться на месте, — заверяет его готка, — потому что, если она будет типа лавировать по городу, никто ее не найдет, если что случится».
Другие ребята разошлись. Группа девушек пошла в бакалейный магазин; два парня пошли бог знает куда покурить; некоторые пошли за пиццей; звездный лыжник со своей девушкой направились в закусочную, в которой из хорошего только блинчики.
Но вот и они. В бар входят лыжник и мертвая девушка. Мертвая девушка не знает, что она мертвая.
«О черт», — шепчет голосистая девушка, и они трое отклоняются в своей кабинке, чтобы вошедшие их не заметили, но сами смотрят, как мертвая девушка с лыжником подходят к стойке и хотят что-то заказать.
Рука лыжника привычно покоится у нее на пояснице. («Похоже, он защищает ее поясницу от сквозняка», — шепчет парень.)
Лыжник обращается к бармену, и бармен подается вперед, обе руки на стойке, и что-то спрашивает, вскинув брови. Лыжник возражает, бармен смеется, качая головой. Он не собирается их обслуживать, ну уж нет. Лыжник хлопает себя по пустому заднему карману; мертвая девушка старательно роется в синей сумочке. Не-а.