У меня к вам несколько вопросов
Шрифт:
Может кто-нибудь мне объяснить, почему Джером Уэйджер до сих пор выставляется? Он до сих пор в Твиттере, а @CGRgallery не сделала НИКАКОГО заявления, осуждающего его действия.
Лично я не вижу в этом жестокого обращения. Я вижу хреновые отношения. Мы уже отменяем людей за то, что они плохие партнеры?
С какой это стати его фреска с Обамой расистская?
Грустно, что приходится объяснять вам это. Применение силы к кому-либо, даже «мягкой силы», это структурный дисбаланс. Жестокое обращение не следует приравнивать к изнасилованию.
До
Даже если #JeromeWager получит по заслугам, вред уже не исправишь. Сколько выставок в галерее могли провести другие люди? Сколько денег он сделал, пользуясь своей властью и принижая других?
Если вы не понимаете, почему эта фреска расистская, это ваша проблема.
В этой стране у нас есть ОДИН закон о возрасте согласия, и это возраст 18 лет. Любой, кому 18, может отодрать любого, кому 100, и мне жаль, но это СОВЕРШЕННО ЗАКОННО.
Вообще-то в отдельных местах даже моложе, но дело вовсе не в возрасте согласия, вы полный дундук.
Я разозлилась — меня колотило — и теперь была уверена, что моя злость вызвана не столько лояльностью к Джерому или заботой о его репутации, сколько поразительным контрастом между этим легким виртуальным возмущением и тем возмущением, какое любая из нас должна была испытывать за годы с такими, как вы, с такими, как Дориан.
Все равно что увидеть, как кого-то вешают за то, что он украл жвачку, а кто-то дальше по улице грабит банк.
Не стоило мне ничего делать. Трезвой я бы ничего не сделала. Но я была нетрезвой. Поэтому напечатала сморщенными пальцами серию сообщений и запостила одно за другим после беглой проверки на наличие пьяных опечаток:
Жасмин Уайлд вообще просила о каких-либо разборках? Это произведение искусства, а не, насколько я понимаю, призыв к действию. 1/
Я уже не с Джеромом Уэйджером, но как человек, переживший НАСТОЯЩЕЕ сексуальное надругательство, я поражаюсь на все это. Возраст не единственная форма власти. Можно поспорить, что, работая в галерее, Жасмин имела такую же власть над его карьерой, какую он — над ней. 2/
Мы говорим здесь о феминизме расширения прав или о феминизме виктимности? Либо 21-летняя женщина уже взрослая и может сама принимать решения, либо она беспомощная бродяжка, которая нуждается в нашей защите от больших страшных мужчин. Ну так как? Либо, либо. 3/
Мы говорим, что 21-летней женщине не хватает сексуального опыта? Не хватает способностей распоряжаться своим телом? Чье разрешение ей нужно, чтобы встречаться с кем-то старше? Ее отца? Это инфантилизм. 4/
Какой возраст БЫЛ БЫ приемлем для всех вас? Старше на пять лет — это окей? Старше на год — это окей? Может, на месяц? 5/
При всем при том Жасмин создала экспрессивное произведение искусства. Давайте остановимся на этом: это искусство, а не призыв к травле. 6/6
Я заставила себя остановиться, потому что мое давление только повышалось, и я ничего из этого не обсуждала с Джеромом, и уже появлялись ответы, которые я не хотела читать. Я едва не поскользнулась на полу,
31
Выспаться не получилось, я просто дала отдых телу и кое-как протрезвела.
(На другом краю штата Омар тоже всю ночь не спал; в ту ночь он снял с себя бинт, перевязал рану наволочкой и лег на живот, чтобы ткань была прижата к ране. Но вскоре и наволочка пропиталась кровью. Пульс ускорился, и он подумал, что у него симптомы шока, что было странно, ведь утром он не испытывал шока.)
С этой наблюдательной позиции мне бы хотелось верить, что некое экстрасенсорное сочувствие к боли Омара не давало мне уснуть, но на самом деле мне не давала покоя дурацкая чесотка на бедрах, что навело меня на мысль о клопах, что навело меня на мысль об одном случае, когда у нас с Талией разом завелись постельные клопы и мы по-своему расправились с ними, что навело меня на мысль о том, в каком чумовом зазоре между детством и взрослостью мы находились.
Лэнс, мой соведущий, как-то раз спросил меня, делает ли ребят в интернате более зрелыми жизнь вдали от дома. Я сказала, что сомневаюсь, и не стала напоминать ему, что, по сути, была сама по себе, по крайней мере эмоционально, с одиннадцати лет.
Как ни странно, но тот случай с клопами я вспоминаю не без теплоты. Хотя бы потому, что благодарна Талии за то, что она не стала обвинять меня, не стала намекать, что клопы не могли завестись в ее простынях и пуховых подушках от Ральфа Лорена.
Однажды зимним утром она села на кровати и сказала: «Что это за хуйня?» Я отметила, что впервые слышу, как она матерится. Она выпростала в мою сторону ногу, длинную и загорелую, в трусах Робби Серено; ногу усеивали красные точки со следами крови.
Я сказала: «О, у меня то же самое». Я всю неделю расчесывала волдыри, причисляя их к общей категории напастей, осаждавших мое тело: прыщи, судороги, непослушные волосы, слоящиеся ногти.
Она взвизгнула и вскочила с кровати, встряхнув одеяло. Она сразу поняла, что это клопы, — Талия, казалось, обладала безграничными познаниями взрослых, например о том, как отпаривать одежду или починить нашу вредную батарею, — и мы схватили постельное белье с обеих кроватей и побежали в прачечную в конце коридора. Она засунула все в сушилку и включила ее на полную мощность, затем взглянула на свою майку и трусы, на мои фланелевые пижамные штаны и футболку с принтом Lemonheads и сказала: «Одежду тоже».
Я понимаю, как это похоже на начало порно: двое подростков решают раздеться друг перед другом.
Но в действительности ситуация была неловкой, смешной, нелепой и ничуть не сексуальной. Плюс — излишне это подчеркивать — мы были детьми. Даже Талия, неофициальная красотка года: под одеждой она выглядела по-мальчишески нескладной, и меня в тот момент позабавили ее несовершенства (или то, что было принято считать несовершенствами), вроде темных волосков над пупком, выделявшихся на светлой коже.