У метро, у «Сокола»
Шрифт:
– Хочу задать вам несколько вопросов о вашей бывшей соседке. Можно пройти к вам?
Указал рукой на дверь Бадаева. Тот, похоже, на кухне бы предпочел поговорить, но отшагнул, пропустил в комнату.
В центре комнаты так называемая «телерадиола»: телевизор плюс радиоточка плюс проигрыватель в одном корпусе. «Харьков». Такой же есть белорусский, очень похожий. Оба низкого качества, денег своих не стоят. Покровский изучал вопрос – собирался купить телевизор. У него не было, то есть был, Жунев дал свой старый, но там программы надо было плоскогубцами переключать: рукоятка потерялась, только торчал
Комната немаленькая, метров двадцать. Бутылка «Хванчкары» сразу в глаза бросилась – но нет, полупочатая, плотно заткнута пробкой. Несколько номеров «Советского спорта» на краю стола – в стопочку. Три шкафа одинаковой современной дешевой марки, коричневая полировка. Кровать за одним из шкафов. Магнитофон, между прочим, большой «Шарп» на тумбочке напротив кровати, Покровский знал эту модель, на нее прямо с радио можно записывать, стоит не сильно дешевле «Запорожца». Кровать идиотская при этом, с панцирной сеткой, с шарами. Два кубка, вымпелы. На этажерке запакованная коробка с кинокамерой «Аврора-18» (сто пятьдесят рублей минимум). Тут же одеколон «Красная Москва», запасы, шесть пузырьков. Три запакованные пачки американских сигарет, зеленые, это значит, что с добавлением ментоловых капель. Запаха табака при этом в комнате нет. Вдоль стены на полу в свободном углу груда клюшек в мотке, штук двадцать. Чугунные гантели крест-накрест, одна на другую налезла.
– Вы, я знаю, в ЦСКА работаете.
– Да, – настороженно ответил Бадаев.
– Вы спортсмен?
– Я по хозяйственной части, но был спортсменом… – Увидев, что Покровский хочет уточнить, сам уточнил: – Бокс.
– Какой вес?
Подбородок квадратненький, нос – да – перебитый, шишковатый лоб, бледно-зеленые маленькие глаза. Волосы черные, короткий ежик. Рубаха застегнута на верхнюю пуговицу, под рубахой просвечивает майка.
– До семидесяти одного килограмма. Высшее достижение – чемпион области.
Про чемпионство добавил с такой интонацией, что, дескать, готов, конечно, говорить о себе. Но вы же не за этим пришли.
Покровский расспросил про Кроевскую. Жила одиноко, с соседями общалась мало. В голове у нее тараканы, но он, Бадаев, особо не вникал. Тем более что она плохо слышала. В Петровский парк? Да, часто ходила. К ней кто заходил? Редко заходят пенсионерки такие же. Когда в последний раз был кто-то из пенсионерок? Давно, сразу не вспомнить. О прошлом своем не распространялась. Известно, что сидела в тюрьме. Этого не было в деле! За что? Мутные какие-то делишки, он, Бадаев, сильно не интересовался. А на войне была? Была вроде. А что другие соседи? Райка себе на уме. Гости к ней все время, но он, Бадаев…
– Особо не интересовались! – подхватил Покровский.
– В чужие дела не лезу, – подтвердил Бадаев.
– Хорошо вам, – сказал Покровский. – А мне вот все время приходится.
– А я не лезу, – повторил Бадаев. – Ваську вы сами видели, а у Райки своя жизнь. Открытку ждет, я слышал.
– Вот ведь как, – цокнул языком Покровский. – А ведь простая официантка…
Бадаев не отреагировал, было видно, что не совсем доволен, что сболтнул. Лишняя тема, а его хата с краю.
Бывал ли в комнате Кроевской? Один раз.
Когда узнал о гибели Кроевской? Домой вечером с работы пришел да узнал.
Поздно с работы приходит? Чаще поздно. Сейчас еще не пришел, а заглянул забрать кое-что (или принести из подтибренного – клюшки, например, подумал Покровский) и идет обратно. У борцов сегодня показательные тренировки, надо быть, мало ли что.
Мертвую Кроевскую опознала проживающая неподалеку другая пенсионерка, несколько лет назад вместе с Кроевской работавшая. Милиция сразу пришла по месту жительства, застала Василия Ивановича с сестрой его Елизаветой Ивановной, которые как раз вернулись с прогулки. Гуляют они, что естественно, в том же Петровском парке, но по тропинкам: на поляны не сворачивают и на скамейки не присаживаются. Это тоже в деле указано.
Еще под кроватью какие-то коробки видны у Бадаева. Простой советский жулик. «По хозяйственной части».
На ногах шерстяные носки под старыми сандалиями. Если на них натягивать галоши, то нормально, сорок четвертого как раз и будут размера. Толстыми носками пользуется, не курит! Хоть сразу в подозреваемые записывай… Не всерьез, конечно, так подумал Покровский.
– О несчастном случае у ипподрома слышали?
– Слыхал… – ответ через небольшую паузу.
– Может быть, еще о каких-то подобных случаях кто-то рассказывал? На работе или во дворе?
– У «Баку», говорят, племянника Магомаева зарезали.
– Магомаева? – не ожидал Покровский.
– Певец такой.
– Знаю…
Думал, Бадаев уточнит, правду ли говорят, но Бадаев не стал уточнять.
Интересно поговорить с Василием Ивановичем. Он стоял на пороге комнаты и быстро-быстро шуровал обеими руками в воздухе на уровне груди, будто мух ловил.
Грудь узкая, руки хлипкие. Ноги… сороковой примерно. Маленькие совсем. Но движения энергичные. Если дать ему в руку гантель и поставить на дороге старушку…
Нет, убийцу Покровский в тринадцатой квартире вряд ли найдет, задача побольше выяснить об убитой.
– Вы общались с Варварой Сергеевной?
Комната почти пустая и очень маленькая. Шкаф, кровать, стол, два стула, в углу тумбочка, а на ней, не на столе, тарелка с холодными макаронами. Алюминиевая вилка воткнута, и кусок батона поверх макарон. Майонезом еще все обрызгано. На шкафу радио «Москва», но без букв «Москва», отвалились. На стенах ничего. Пол чисто выскоблен. Василий Иванович громко сморкнулся в вафельное полотенце. Старые обои, лампочка свисает под жиденьким абажуром.
– Общался! – говорит громко, почти кричит.
– О чем вы обычно разговаривали?
– Про здоровье! – потоптался, половил мух. – Или какая погода!
– Вы были у нее в комнате?
– Колька был! – Василий Васильевич обрадовался, шагнул в коридор и стал тыкать в дверь Бадаева. – У нее трубу! Затопило! – и тут же перебил сам себя. – Комнату затопило! – И опять перебил. – Не успело затопить, Коля помог!
– А у нее бывают гости?
– Нет. Приходила старушка! Перестала ходить!