У Миткова поля на Ведроши
Шрифт:
– По открытому пойдём?
– насупился Курицын.
– Ежели литваки неладное почуют да к бою соберутся, так покудова до мостов доберёмся половина людей наших поляжет.
– А ты ночи ждать предлагаешь? Нет у нас выбора. А о людях ты бы лучше на переходе от Дорогобужа пёкся, когда еды ни крохи не было и когда от лихоманки два десятка человек в грязь закопали.
Курицын налился краской и отвернулся. Закусил губу до крови, записал на ум ещё одну кознь. Ну да господь с ним. Силуян посмотрел на Митроху: что он думает? Но посошный сотник молчал, лишь бороду поглаживал, словно успокаивал себя. Оно и понятно, не больно-то когда посошных
– На мужиков моих положится можешь, воевода. Всё как надо сделаем.
Из ложбины выходили быстро, без сутолоки, расходились в стороны, становясь в один ряд. Лошади всхрапывали, трясли гривами; люди подтягивали ремни, проверяли оружье. Позади вершников выстроились пешцы. Вперёд вышли мужики помоложе и повыносливее, с тяжёлыми рогатинами, со щитами, в прошитых поддёвках наподобие тегиляя - не вот какая защита, но хоть что-то. Силуян оглянул их, кивнул и перекрестился: с богом.
Тронулись. Силуян ткнул коня пятками, переводя его с шага на рысь. На ходу проверил саблю - легко ли выходит; отворил налуч, достал лук. Краем глаза отметил, что весь ряд изготовился к стрельбе, кто-то уже и стрелу наладил. Коли бог не отведёт, так на подходе получится два-три раза выстрелить, облить литваков стрелами, заставить рассыпаться, а там сабельным боем сбросить в реку. Приём старый, не однократно проверенный на той же литве, на ляхах, на свеях.
Литваков у мостов стояло сотни две, не более, вершников не было, только пешцы. Большинство сгрудились вдоль по берегу, смотрели на разыгравшуюся у Миткова битву. Видно было, как переживали, махали руками. Кто-то обернулся, толкнул соседа. Силуян с трудом удержался, чтобы не дёрнуть поводья, не заставить коня идти вскачь. Рано. Тут поспешность не к месту. Пусть думают, что кто-то из своих с дальней сторожи возвращается.
Обернулся ещё один литвак, приложил ладонь к глазам, всмотрелся в приближающихся вершников. Недоверчиво покачал головой, потянулся к составленным в козлы копьям - заподозрил чего-то, или знал, что за их спинами никаких заслонов нет. Окликнул других, жестом показал, чтоб забирали оружье.
В груди застучало. Унимая волнение, Силуян глубоко вздохнул и с шумом выдохнул. Сколько раз ходил вот так на сечу, привыкнуть пора бы, но каждый раз сердце начинало подрагивать, а руки обволакивало слабостью. Потом это пройдёт само, без вздохов, едва только кровь прильёт к голове и забьёт в висках полными жилами. Но до тех пор приходилось крепиться. Силуян бросил поводья, вынул стрелу из колчана, наложил на тетиву. Ещё несколько саженей...
Время. Силуян сунул пальцы в рот, свистнул, и весь ряд рванулся вперёд. Кони перешли в намёт, вытянули шеи, оскалились. Литваки засуетились, попытались отгородиться копьями. Не успели. Сверху упали стрелы. Кто-то закричал в голос, кто-то закрывал голову руками, молился, кто-то метнулся к мостам - прочь, на другой берег.
Силуян метнул стрелу, вторую, не глядя, бросил лук за спину и потянул саблю из ножен. Справа выплыло ощерившееся лицо и тут же распласталось надвое. Брызнула кровь на конскую морду - конь всхлипнул, мотнул гривой и помчался дальше.
Не ослабляя напора, вершники насквозь прошли литовский караул, развернулись и двинулись обратно - уже не быстро. Рубили с оттяжкой, с плеча; из всех звуков только хрипы на выдохе
Подоспели пешцы, взялись добивать топорами раненых. Потом начали собирать оружье, потрошить гашники убитых - не пропадать же добру.
Те литваки, кому удалось перебежать мосты, сбились плотным строем, выставили перед собой копья. Первые опустились на колени, следующие встали в полный рост - ощетинились. Конь на такую щетину не пойдёт, да и пешцы без особой надобности не полезут. Из-за спин в сторону московитов вылетело несколько стрел - пока не прицельно, для острастки, но показывая: ждём вас.
Силуян сошёл с седла, подманил Ганьку.
– Отведите коней в ложбину, пусть рыжий их караулит.
Увидел Митроху, окликнул. Тот подошёл радостный, руки трясутся, аж топор от радости едва не выронил.
– Славно потрудились, воевода!
– Славно-то, славно...
– кивнул Силуян.
Силы уравнялись. Половина литовского караула лежала в пыли, вторая половина стояла по ту сторону мостов. Сейчас самое время так же встать, а там как дело повернётся. Если получится, как Осиф Андреевич обещал - хорошо, не получится - всем тут и смерть, ибо в две сотни против всего литовского войска удержаться никак нельзя. Да что там всего - и против десятой части не удержишься... Со своего места Силуян видел как шла к литвакам подмога, не много, но чтоб отбить мосты достаточно.
– Отправь людей к дальнему мосту, пусть опоры рубят. Оба моста не удержим. Остальных ставь наперёд. Нам теперь задача литву обратно не пустить.
Подскочил Курицын, заорал:
– Чего стоим? Вперёд идти надо!
Силуян покачал головой, ответил негромко:
– На щетину такую лезть, только людей зря терять. Здесь стоять будем.
Литваки будто почуяли, что московиты далее не пойдут, осмелели и подошли ближе. Встали в полукруг у входа на мост, изготовились к бою. Напротив встали посошные, выставили перед собой рогатины, за ними выстроились стрельцы. Силуян велел стрелы зря не кидать, беречь. Мало ли что.
Подмога к литвакам подошла быстро, Силуян даже не пробовал считать их - сотен шесть или семь. Расползлись перед мостом вширь - пешие, конные - смотрят зло, уверенно. Из-за спин выехали два вершника в железной броне - воеводы. Оценили силу московитов, обдумали, что делать. Силуян прикинул: вершников вперёд не пошлют, на узком мосту им развернуться негде, а вот пешцами ударить можно. Покидают стрелы для острастки, а потом сойдутся стеной на стену - и тут уж кто кого сдвинет. Теперь всё от силы зависеть будет, кто сильней окажется - за тем и правда.
Но литваки поступили по-иному. Пешие копейщики вдруг разошлись в стороны, и в открывшемся просвете Силуян увидел два самопала. Воевода Осиф Андреевич в разговоре обозвал такие тюфяками - широкие жерла смотрели холодно и бездушно, а стрельцы уже подносили тлеющие огоньки к запалам.
– Крепись!
– только и успел крикнуть.
Громыхнуло - в нос ударило горелым, уши заложило паклей. Руки сами собой потянулись к голове, обхватили ее, будто железным обручем. Из горла вылился хрип и, усиленный десятками других хрипов, свился в единый поток с пороховым дымом и накрыл мост густым плотным облаком. Посошный строй развалился. Все, кто стоял посерёдке, катались по земле в крови и пыли. Стон и ругательства перекрыли громкий шаг двинувшихся вперёд пеших литовских копейщиков.