У моря Русского
Шрифт:
До вечера атаман ходил по лесу. Не то чтобы за добычей, так просто — побыть наедине. Когда вернулся в ватагу, все уже поужинали. Люди сбились в круг, шумят. Сокол подошел, глянул — посреди круга двое, ухватившись за кушаки, борются. В одном из них атаман узнал Митьку. Кряжистый Митька положил на лопатки уже троих и сейчас схватился с Грицьком-черкасином:
Облапили друг друга накрепко, топчутся, взметая из-под ног пыль, кряхтят, у обоих от натуги вздулись на шеях жилы — ни тому, ни этому не одолеть. Ватажники разделились. Те, что родиной ближе к Москве,
— Митяха! Держись, ядрена корень. На хребет дави, на хребет!
— Не поддавайся, Грицько, сто чортив тоби в печенку!
— Догоры ногами его!
— Секи под корень!
— Так его, так! Эх, да не туда тянешь…
— Выпусти хохол, бо не по закону! Отчепись от волосьев, тю!
Грицько изловчился, дернул Митьку за кушак на себя, чуть-чуть приподнял, опустил и с силой даванул на бок. Правая нога Митьки не выдержала тяжести, подвернулась, и рухнул Митька на траву. Черкасин будто бугай навалился на него всей грудью и, упершись ногами в корневище, придавил Митьку к земле.
— Знай наших! — крикнули те, что радели за Грицько.
— Митька усталый был, потому Гришкина перемога не взачет! — орали московиты.
Украинцы кричали:
— Знай наших!
Митька уселся на траву и, забыв про поражение, улыбался во весь широкий рот.
— Силен, будто медведь, — говорил он, — одолел меня правильно.
— Не взачет! — упрямо твердили Митькины сторонники.
— Он до этого троих на лопатки поклал!
— Все одно — перемога наша!
— Не гомоните, хлопцы! — крикнул Грицько. — Сказать по правде, — если бы не свежие руки, то мне Митьку не побороть. — Он подошел к Митьке, подал ему руку и поднял с травы. — Отдохни, а перед сном еще раз схватимся.
— И то верно, — качнув головой, промолвил Митька и обнял коренастого Грицька за плечи.
— Любо на них смотреть! — восхищенно крикнул кто-то. — Какие богатыри! Ежели в бою их поставить вместе — по пятку татар на брата придушат.
Как бы отвечая на этот возглас, Кирилл с Днепра сказал:
— Я часто, хлопцы, думаю, почему князьям нашим это невдомек. Ведь если московские земли да украинские соединить, а людей всех взять под одну твердую руку — нам не только татарин, сам черт был бы не страшен. А князья все больше мельчат свои уделы. Сказать бы им…
— Атамана нашего спроси, что после того бывает. Он единожды заикнулся про это, а его в батоги! Так ли, атаман?
— Было такое, — ответил Василько. — Только батогами правду не забьешь. Не мы, так наши дети и внуки правду эту увидят. Сольются в одну семью, на окраинах своих против любого врага встанут твердо. На нас посмотрите: собрались тут и московиты, и украинцы, поляки и черкесы, живем дружно, и оттого мы — сила. Не будем вместе — переловят нас, как котят.
Слова атамана заставили ватажников задуматься. Живут они пока одной семьей, а надолго ли? Не весь же век сидеть в лесу, когда-то дорогу иную придется выбирать. Думают ватажники каждый о своей судьбе, о судьбе родной земли, о семьях, что остались
Сумно на душе у ватажников…
На следующий день Грицько-черкасин с охоты вернулся поздно и пришел не один. За ним не спеша двигался мальчуган, ведя за руку слепого старца. Все трое прошли к атаману.
— Посмотри, атаман, кого я нашел. Встретил на дороге — взял да и привел сюда. Они сами об том просили.
Атаман подошел к старику, посадил его на скамью.
— Куда, отец, путь держишь? Какая беда занесла вас в этот страшный край?
— Скажи, как тебя зовут? — тихо произнес старик.
— Васильком родители нарекли.
— Васильком, говоришь. А тот, что привел нас сюда, баял — Соколом.
— Сокол — это прозвище мое.
— Слава богу! Уж сколько дней мы ищем тебя. Люди говорят, в горы Сокол прилетел. Говорят, людей подневольных выручает, из цепей кует мечи, чтобы иродов сей земли наказать. И захотелось мне найти тебя.
— Неужели, дед, о нас добрая слава идет?
— В этой злой земле добрые дела люди творят редко. Здесь все больше в цепи куют. А ты свободу несешь человеку. Оттого и слава про тебя, как ветер, разлетелась.
— Где вы были, откуда пришли? — еще раз спросил Сокол.
— Мне трудно говорить. Андрейка, расскажи.
Черноглазый мальчуган стал рассказывать о том, как он встретил деда Славко, как пробирались они в Сурож к купцу н иките Чурилову.
Вокруг Сокола собрались постепенно все ватажники. С интересом слушали они рассказ Андрейки. Подошел вместе со всеми и Ивашка Булаев. Он неотрывно смотрел на мальчика, несколько раз порывался сказать что-то, но, видно, не решался И только когда поводырь кончил рассказ, Ивашка спросил:
— Родился ты где? — Голос его дрогнул, выдавая глубокое волнение.
— Под Москвой. Малый Сурожек деревня наша зовется.
И вдруг Ивашка рванулся к мальчику, схватил его своими большими руками, прижал к груди:
— Андрейка! Сын!
Глава пятая
ДВА ВСАДНИКА ВЫЕХАЛИ В КАФУ
ПЕРВЫЙ ПОЕХАЛ КРУГОМ…
Грозно шумит море. Волны, одна выше другой, с рокотом несутся к берегу и разбиваются о прибрежные камни, сотрясая землю. Мрачен горизонт, клубятся над ним черные облака. Тонко и протяжно звенят расставленные на сушку рыбацкие сети, ветер обрушивается на огромную скалу и со свистом взмывает вверх, к окнам консульской башни.
В верхней комнате башни трое: консул, Гондольфо и Якобо. Якобо сидит у окна и смотрит на море. Юноша слушает штормовое пение ветра и не обращает никакого внимания на разговоры отца и Гондольфо. Гондольфо, низко склонив голову, пишет.
Христофоро ди Негро ходит по комнате и диктует письмо консулу Кафы Антониото ди Кабела.
— О суде, виселицах и позорных столбах написал? — спросил он Гондольфо.
— Написал, — угрюмо ответил тот.
— А о том, как они встретили мой приказ, написал?