У моря Русского
Шрифт:
— Да не обрушится твой гнев на мои седины — дворец поднялся не больше, чем до колен человеку. Так пишет Сейтак.
— Зачем этому вору понадобилось столько золота, если дворец не подрос ни на палец?
— Сейтак пишет, что дворцы, которые он строил раньше, обходились дешево. Рабам и пленникам не надо платить. Но по твоему повелению, мудрейший, Сейтак нанял целую орду гяуров-итальянцев, и они каждый день требуют золота. Они не положили ни одного камня в стены дворца и только знают одно: изображают будущий дворец на бумаге во всех видах. Так пишет Сейтак.
Хан долго смотрел
— Звездочет из Кафы предсказал мне, что дворец тот принесет мне несчастье. Он, видно, был прав. Сегодня же поезжай в Ашламу и передай мою волю: я хочу, чтобы оджак [48] этого дворца никогда не дымился. Пусть Сейтак начинает строить другой дворец, в Салачике — там, где я думал восставить себе сераль первый раз. Пусть он делает такой же великолепный дворец, но наполовину меньше. Золота он получит тоже наполовину меньше, а половину мастеров-гяуров пусть выгонит.
48
Оджак — очаг (тат.).
— Будет сделано, благословенный, — произнес казначей и, пятясь, вышел из покоев хана.
В дверях с казначеем встретился седой человек, он бочком протиснулся в дверь и, притворив ее, тихо сказал:
— Явился человек, приходящий во вторник. Когда великий и мудрый захочет выслушать его?
Лицо хана озарилось радостью, он поднял руку и сказал:
— Пусть сидящие рядом подождут. Впусти его сейчас.
Никто, кроме Менгли-Гирея, не знал, что человека, приходившего во вторник, зовут Ионаша. Он появлялся во дворце внезапно и уходил тайно. Никто, кроме хана, не говорил с ним, никто, кроме хана, никогда не видел его лица.
Ионаша твердым шагом вошел в комнату и опустился на колени.
— Целую пыль у твоих ног, великий хан!
— От тебя долго не было вестей, и я обрадовался твоему приходу. Говори.
— Недавно на Кафу прошел большой купеческий караван. Среди купцов был там боярин Московского князя. Слуга его, посланный в Сурож к Никите Чурилову с письмом, заехал в нашу корчму и говорил, что боярин русский посол. К кому сей боярин послан, мне узнать не удалось. Еще раньше в корчму заезжал нотариус консула Солдайи и вез письмо консулу Кафы. Вот оно от слова до слова, — и Ионаша подал хану бумагу.
Менгли-Гирей долго читал копию письма, медленно шевеля губами. Прочитав жалобу консула на самоуправство ди Гуаско, довольно ухмыльнулся:
— Это хорошо. Пусть ссорятся латинцы… Теперь скажи о главном.
— Мои друзья, живущие в Кафе, сообщили мне, что братья твои Нур-Давлет и Хайдар дважды были во дворце консула. Писец консула, жадность коего не имеет границ, за большую цену сообщил мне о беседах Хайдара и Нур-Давлета с консулом, а также с главным синдиком Кафы. Мне не ведома мысль твоих братьев, но Хайдар просил консула о помощи в случае, если теперешний хан расстанется с этим суетным миром и если один из братьев вступит на престол.
— Что же им ответил Большой кафинец?
— Консул сказал, что Менгли-Гирей молод,
— Как велик мешок? — нервно спросил Менгли.
— Там было ровно три тысячи монет.
— Сейчас ты поедешь в Кафу и будешь ждать моего человека. Он привезет тебе десять тысяч золотых и письмо. Письмо ты передашь жене Большого кафинца, и если она спросит еще и второе письмо, отдашь ей деньги. Взамен получи ответную бумагу и передай человеку, принесшему золото.
— Слушаю и повинуюсь, — ответил Ионаша.
— У тебя еще есть новости?
— Высокостепенный хан! Позволь донести до твоих ушей мой совет.
— Говори.
— В горах появилась шайка разбойников. Атаман их носит имя Сокол. Говорят, раб, убежавший из неволи. Шайка растет день ото дня. Я помню твой гнев, когда ты узнал о разбойнике Дели-Балта, и потому решился поведать тебе об этом. Слухи о шайке Дели-Балты внушают в сердце каждого путника только страх, тогда как имя Сокола все рабы и невольники произносят с надеждой в душе. Он во сто крат опаснее Дели-Балты, и потому шайку надо разогнать. Прости меня, могучий и великодушный, за дерзость, за то, что я осмелился подать тебе совет.
— Бей Ширин жаловался мне, будто какие-то лесные люди отняли у него ясырь и сожгли дворец. Может, это Сокола дело?
Менгли-Гирей встал с подушек и долго ходил по комнате. Затем он подошел к Ионаше и повелительно сказал:
— Твой совет не зрелый. Слушай слово мое: совершив все в Кафе, ты пойдешь к Соколу и станешь жить с ним в горах. Узнай, что там за люди, посмотри хорошо в душу атамана, нельзя ли сделать из него друга. Это будет зависеть от тебя. Ты понял меня?
— Аллах велик в небе, хан на земле. Законно и свято каждое слово его, — смиренно ответил Ионаша и покинул комнату хана.
И снова ужом прополз в кабинет седой слуга.
— Халиль-бей появился во дворце. Он молит о свидании с великим ханом. Когда, впустить его?
— Скажи ожидающим приема, что хан утомился, и пусть они идут по своим делам. Ширина проси ко мне.
— И еще Джаны-Бек просит позволения предстать перед очами могучего.
— Зови обоих.
Халиль и Джаны вошли вместе и встали перед ханом рядом. Приложив руку к сердцу и голове, они вознесли славословие аллаху и хану. Менгли указал им место: одному направо, другому налево.
Потом сурово посмотрел на Джаны и спросил:
— Где голова презренного айдамаха Дели-Балты, осмелившегося грабить на дорогах в моем ханстве?
— Тень милости божьей на земле, о великий и справедливый, выслушай своего слугу. Дели-Балта не пойман только потому, что кто-то помогает ему. Я больше месяца охотился за этим шакалом и не мог найти его. Обо всех моих хитростях он узнавал наперед и смеялся надо мной, над беем Халилем, и, да поразит аллах его громом, он дерзнул в письме неуважительно отозваться и о тебе, о великий владыка.