У нас есть мы
Шрифт:
– Ну и каков же я?
– Ты наркоман и проститутка, готовая переспать с кем угодно за наркотики, а иногда просто дешевая шлюха, у которой скребется, и тогда она готова на все, чтобы ее там почесали.
– Ты считаешь, что можешь вот так оскорблять меня и я буду это терпеть?
– А что ты сделаешь?
– Хватит, я уезжаю домой. Не собираюсь выслушивать ту чушь и мерзость, которая вылезает из твоего поганого рта. Мне даже неприятно теперь, что этим самым ртом ты с удовольствием и достаточно виртуозно отсасывал у меня.
– Давай, вали отсюда, я уже и так не знаю, как от тебя избавиться. У меня давно есть любовник, гораздо искуснее тебя.
– Можешь не провожать.
У
Стоя на мосту и глядя на железнодорожные шпалы, уходящие вдаль, на осенние деревья, обнажившиеся и замерзшие на пронзительном ветру, я вспоминал парижский кораблик на гербе города и думал о том, что меня ждет следующая переправа. Вместо лодочника есть поезд, вместо золотой монеты – полоска билета, по-драгивающая в руках и рвущаяся оказаться в теплых шершавых ладонях проводника. Ветер гнал куда-то золотые листья и кружил в небе черную стаю птиц, то сливающуюся в острый клин, то распадающуюся на отдельные точки, черные точки в ярко-синем холодном небе. Цветная картинка города размывалась и сменялась черно-белой, как в старых немых фильмах, когда мир становится поделенным только на два цвета, вернее на три – с градацией серого… Медленная лента моего кино продолжала с шорохом и скрипом крутить пленку, жизнь предлагала свои образцы на пробу, но все меня давило, плющило, волокло в круговороте воды, неся к тому порогу, за которым, может быть, падение с высоты гигантского водопада… «Голубой вагон бежит, качается, скорый поезд набирает ход…»
Я вернулся и долго ходил обиженный на весь мир: меня бросили, нет – МЕНЯ ВЫСТАВИЛИ, заменили на более действенную, обновленную, лучше оснащенную модель. И кто? Этот хлыщ, Нарцисс, умеющий только разглядывать себя в зеркале и следить за цветом трусов и носового платка? Мать его… да что же это такое?! Я оставался на его орбите, покуда заменял для него закон земного тяготения, потом болотистую ряску его сердца растревожила новая страсть, и все закончилось. Я сам виноват – нечего было идеализировать, создавать себе из уродливого языческого идола кумира, ведь мы были из разных миров, диаметрально противоположных, и просто притянулись по физическим законам, как плюс к минусу. На время… Песок в стеклянной колбе часов пересыпался, рог изобилия опустел: пора менять картинку. «А любовь?» – спрашивал я сам себя и тут же ехидно отвечал: «После дождичка в четверг тебе любовь, когда рак на горе свистнет».
Потом я остыл и начал снова таскаться по клубам, ища себе отношения «исключительно-на-одну-ночь». Постепенно все стерлось, приобрело более спокойные оттенки, я написал ему стихотворение и просто вычеркнул из памяти, словно его никогда не существовало. Так проще, легче. Ведь все рано или поздно предают. Должен быть катарсис, очищение, обнуление, потом можно идти дальше…
Божественный зародыш безумия —
Вкус пепла на языке…
Лишь хлопья от страсти Везувия
Остались лежать на песке.
Фигуры застыли. Решиться:
Идти ли на новый виток?..
Я знаю, ты будешь мне сниться,
Когда я уйду на восток.
Когда я отрину земное
И ряской затянет следы,
Зажившие шрамы заноют
У зеркала новой воды.
Садомазохизм, немного культуры и мышиные танцы
Ты вчера невзначай потерял свою тень,
И сегодня не ты, а она гостит у меня,
Мы
Пистолет, я и тень… попытайся понять…
«Русская рулетка», группа «Флер»
Следующим стал Ярик. Ярослав. Нам было легко вместе. Это как воздушный шарик. Любовь без обязательств. Я принимал его таким, какой он есть. Худой, мосластый, с набрякшими под глазами синими мешками и ноздревато-желтой пергаментной кожей, туго обтягивавшей бритый налысо неправильной формы череп, он обладал жесткой харизмой абсолютной свободы и восхитительного пофигизма бродячей собаки, наученной тому, что люди могут и пнуть побольнее, и неожиданно приласкать. Ночами мы яростно совокуплялись, используя тела и души для латания жизненных прорех иллюзией отношений и замещая сексом все, что можно и нельзя заместить, а потом он исчезал, и я никогда не знал: вернется он обратно или уже нет. Иногда, обкурившись или обколовшись, он кликушествовал как блаженный, длинно и протяжно жалуясь на свою нелегкую судьбу, «постыыылууую», но наутро ничего не помнил. Он также ходил налево, скорее даже не налево, а веером, иногда успевая окучить нескольких партнеров по очереди или скопом, и зависал у своей девчонки, спал с ней. Его кобелиная донжуанская сущность или сучность постоянно требовала подтверждений его сексуальной мощи и неотразимости, а скабрезное начало гнало в поисках утех по самым отстойным сквотам и компаниям. Я не ревновал, тоже отрывался на стороне, правда, не так рьяно.
Однажды он познакомил меня с БДСМ [От англ. BDSM – психосексуальная субкультура, основанная на эротическом обмене властью и иных формах нетрадиционных сексуальных отношений, затрагивающих ролевые игры в господство и подчинение. Отличия БДСМ от социально агрессивных и/или преступных действий определяются прежде всего жестким соблюдением участниками БДСМ-отношений рамок SSC (аббревиатура от английских слов safe, sane, consensual) – принципов безопасности, добровольности и разумности.]. Его подружка, садистка Марго, или, по их терминологии, «верхняя», подарила нам на неделю раба – Ника, который готовил нам еду, стирал вещи, убирал квартиру, ходил в магазин за продуктами. На третий день его прислуживания она заехала в гости, проведать пленника. Он заискивающе смотрел ей в глаза.
– Желаешь порки? – усмехнулась Марго.
– Да, госпожа, пожалуйста… – униженно поклонился раб.
– Раздевайся.
Ник тут же стал разоблачаться, пока не остался совершенно голым. Его мужское достоинство возбужденно подрагивало из стороны в сторону. Марго достала из сумки диск и попросила нас врубить его на всю катушку. Там были записаны немецкие военные марши. Громкие резкие звуки, заполонив всё помещение, били по нервам так, что напряжение нарастало и нарастало. Пауза затянулась.
– Становись раком! – скомандовала госпожа и достала из сумки кожаную плеть.
Он застонал и поспешно повернулся к ней задом. Каждый раз как плетка со свистом опускалась на его обнаженные ягодицы, раб протяжно стонал.
– Ему не больно? – поинтересовался я.
– Да ты что? – удивилась Марго. – Он же от этого испытывает кайф. Хочешь попробовать?
Я нерешительно взял рукоятку кожаного девайса и размахнулся. Первые удары почти не долетали до его кожи.
– Давай посильнее, ну же! Не бойся! – подбодрила меня Марго.
Постепенно я вошел во вкус и стал бить его, усиливая и усиливая размах, с которым красные хвосты кожи попадали на тело, оставляя багровые отметины. Раб дергался, извивался, хрипло и громко дышал, а потом я увидел, как он кончил прямо на пол и упал в изнеможении на колени. Извиваясь по полу, как уж, он пополз к ногам госпожи, оставляя за собой мокрый след спермы. Ник целовал ее руки, колени, лизал языком сапоги и благодарил за оказанные милости. Потом он целовал и мои руки.