У нас в Техасе кабаны с руками
Шрифт:
– Ах ты падаль!
– визжит Трешка, когда обе ее руки, в один миг, падают к ней же под ноги. Через минуту состоящий из самых воинственных грез подхалимажа, омытый слезами верноподданных богганов, прокаленный восторгами по поводу реставрации аристократии клинок входит в ее грудь, прошив и кафтанчик, и кольчугу под ним. Трешка булькает, глядя, как лезвие ползет выше и выше, пока не останавливается возле шеи.
В глазницах воителя только холодная, благая ненависть. У его ног лежат семеро китэйнов Батальона, и Трешка - восьмая.
Сперва воитель вытаскивает клинок, затем быстрым движением сносит шапке голову. Лишенное
Аристократ, на его броню даже смотреть больно, одним движением стряхнул красненькое с лезвия. В сравнении с его сверкающим пластинчатым облачением панцирь Нобби смотрится гоблинской поделкой.
Вот и сделали обходной маневр, мать его.
– Сейчас проверим, что ты за зверь, - рычит шапка и бросается в атаку. Аристократ лениво встречает его первый выпад. У него на поясе виднеются сразу и магнум, и два кремниевых пистолета, но скрытый шлемом с высоким плюмажем рубака подчеркнуто игнорирует их.
– Сдавайся, выродок, - потребовал он, когда отразил первую атаку Нобакона.
– И умрешь сразу. Я убил больше шапок, чем ты видел.
– Надо же, а сегодня шапка наконец покрасится твоей юшечкой. Иди сюда, мерзкая рожа, иди сюда, петух надутый, давай, покажи мне, как ши умеют подыхать! Я пробью тебе брюхо, чтобы ты захлебнулся говном!
Он рычит. Он дерется. Он сам - вихрь стали и ярости. Он - кара и страх своих врагов. Краса и гордость Десятого Вольного, где нет разницы, какого ты кита и положения. Главное - что ты рад убивать дворян и подхалимов.
– Куда вы, падаль?!
– вопил вчера Айдрик ап Фиона, когда тролли пошатнулись и бросились прочь.
– Куда!?
Лицо Атамана пересекали гнев и шрамы.
– Парни! Похоже, нас кинули.
– Насрать!
– заявил Нобакон.
– Мы покажем тварям, что такое воля народа!
И они показали. О, как они показывали. Всю ночь напролет. Аристократия и ее прихвостни потеряли не одного и не двух ублюдков, обращенных Нобаконом в пыль.
Война шла к своей жестокой развязке, остаться должен только один. Когда Дафилл, вернувшийся из Аркадии выродок-ши, поставил жирную точку в истории главаря "всех корби" Аргара, Нобакон воспринял это чуть ли не с радостью. Аргар здорово раздражал его и добрую половину батальона. Как и все эти самозваные лидеры простолюдинов, на поверку только и мечтающие загрести побольше жара чужими руками.
...Нобакон и неизвестный аристократ двинулись навстречу друг другу, пылающая, как огонь, ярость; холодная, отстранённая, ледяная, ненависть. Суровое нетерпение и вопиющая, первобытная жестокость против хирургически выверенной точности и удушающей скрупулёзности. Низ против верха. Черное против белого. Кровь против почвы. Верность против чести. Вторая атака - но Карающий оказывается слишком далеко и не может прикрыть глотку, а Освобождающий слишком размахнулся для удара по ногам...
Уже светало, за окном все так же шумели машины, тюль плясал от ласкового ночного ветерка, полного гудков клаксонов и света фар. Нобакон сел, схватившись за голову обеими руками. Когда такое настроение прикатывало, он просто не мог не приложить чью-то морду о стенку или, что лучше, положить чью-нибудь самку на спину. Нобби уже развернулся, собираясь познакомиться с Бьорной поближе, когда
– Почему не спишь?
– спросила она. Напряженные ягоды сосков выделялись из-под тонкого хлопка.
– Не получается, - сказал Нобби.
– Бред снится. Все из-за этой твоей картины. Кстати, кто вот этот хрен?
– он указал на парня, который скрестил клинки с картинной Бьорной.
– А, Исаак, - поморщилась афроамериканка.
– Отличный боец. Он тогда получил от меня парочку шрамов... Но Фарбрид все равно сразил меня.
– Сразил? Круто, - сказал Нобакон. Наверняка все было так: маленькая и неопытная еще троллиха сошлась в схватке с большим и сильным воином, который успел прервать не одну жизнь. Конечно, у нее имелись огромные шансы победить. В кавычках огромные.
– Ничего крутого, - сказала Бьорна.
Троллиха прошла к шкафу и хлопнула в ладоши, так сильно, что даже рамы окон задрожали. Шкаф раскрылся, и из него выпорхнул тяжелый и наверняка очень уронистый топор. Его двойные лезвия покрывал замысловатый рисунок лабиринта, Нобакон даже поймал себя на том, что пытается его пройти.
– Не вздумай, - покачала головой Бьорна. Она приложила сокровище к своему животу плашмя и зажмурилась.
– Отвернись. Это хитрая нокерская штука, чтобы легче побеждать врагов.
– Тролль, который пользуется хитрыми нокерскими штуками, - хмыкнул Нобакон.
– Что скажет об этом Благой двор?
Бьорна дернулась, словно ей хорошенько дали в солнечное сплетение. Оторвала топор от живота. Теперь на месте ужасной раны и корявых стежков остался лишь дебелый рубец с чуть неровными краями.
– Извини, - сказал Нобакон.
– Ничего. Ты, наверное, прав. Но все равно - не вглядывайся в лабиринт, там может остаться твоя душа.
– И зачем ты его достала? Что хочешь делать? Химеру мы уже изрубили на куски, если что. Можно расслабиться и отдыхать.
– Потому что мне каждый раз нужно напоминать себе, что в тот раз я проиграла. Что я подвела тех, кто ждал мою победу. Я вернулась не со щитом, а на щите... Даже своей жизнью я обязана победителю, а не себе...
Она сделала несколько быстрых и точных ударов по воздуху, и Нобби не сомневался, что стой он под лезвиями, развалился бы на части.
Потом - защитная стойка, при этом все тело натянуто струной, тронь - прорвется последний звук, который ты услышишь в этой плоти.
Нобакон раздувал ноздри.
– Показуха. Когда ты лежишь мертвой, какая тебе разница, что твоя техника совершенна, а удары вроде бы неотразимые?
– Показуха? Если моя техника совершенна, а удары нельзя отбить, то почему я должна лечь?
Нобакон хмыкнул и достал откуда-то верный револьвер на семь зарядов.
– Умеешь ты отбивать пули своей штукой? А может, они сами от тебя отскочат?
– Но это нечестно!
– возмутилась Бьорна.
– Ну да. А что делать? Зато останешься в живых.
– Не всякая жизнь лучше смерти.