У незримой границы
Шрифт:
Разговор с Дайной состоялся в Алсвикском профессионально-техническом специальном училище. У меня было с собой написанное ее матерью письмо, в котором говорилось, что дочка совершенно забыла дом, ни слова не пишет, отказывается от встреч. Чем заслужила мать такую жестокость? Слово за словом, и мы приблизились к разгадке. Я узнал о событиях, происходивших с Дайной до того, как она очутилась в спецшколе.
Отца она вообще не помнила: он оставил семью, когда девочка была еще совсем маленькой. Вскоре мать вышла замуж за другого, но отчим с самого начала решил, что и дочь вырастет такой же,
Можно было бы привести еще десятки таких же примеров и случаев, которые встречались в моей работе. Но главное можно увидеть уже в этих небольших эпизодах: к чему приводит несоблюдение родителями основной обязанности — вывести детей в Большую жизнь, вывести в момент важного жизненного перелома, когда кончается детство и начинается критический возраст. Именно в это время проявляются и первые признаки таланта, и первые отрицательные привычки — вино, поиски ложной романтики в вечерние часы, первые шаги через незримую границу между «можно» и «нельзя». А ведь то, с каким напутствием родители отпускают своих питомцев в самостоятельную жизнь, остается в памяти на долгие годы.
«НЕ ЖУЙ, СЫНОК, КОГДА ПЕСНЮ ПОЮТ!»
Однажды мы с сослуживцем пришли в школу. Повод для визита был неприятным: здесь стали исчезать деньги, собранные ребятами на завтраки, на театр и кино, для подписки на газеты. Шли мы с тяжелым сердцем. Что заставило какого-то, пока еще неведомого нам человека позариться на чужое?
В кабинете директора обстановка прояснилась: кражи происходили в двух классах — седьмом и восьмом. Мы побеседовали с классными руководительницами. У них уже возникли свои подозрения. Слишком странно вели себя два мальчика. Не так, как все. Да к тому же и необщительны были, сторонились всех.
Может статься, конечно, что эти подростки и окажутся виновными. Но, беседуя с учителями, я думал совсем о другом: разве трудно, обладая профессиональными знаниями, подобрать ключ к мальчишескому «загадочному» миру? Им только по четырнадцать, и если уже сейчас обособить этих ребят в коллективе, то их замкнутость может стать действительно опасным явлением. Разумеется, нельзя формировать весь класс по одному стандарту. Есть люди, которым часто хочется быть подальше от суеты, побыть одним, пожить в мире книг и мыслей. Заставлять таких подростков находиться всегда в коллективе было бы и бестактно, и педагогически неправильно. Поэтому и работать учителем может далеко не всякий человек, а только такой, для которого эта работа — продиктованная сердцем необходимость.
Меня стали одолевать сомнения: а постарались ли педагоги этой школы по-настоящему найти общий язык с «подозрительными» мальчиками? В этом возрасте вряд ли было необходимым вмешательство следователя. Да я вовсе и не следователь, скорее уж исследователь. Но разве и каждый учитель не должен быть им? Каждый день, каждый миг? Не должен ли в своей сущности быть исследователем каждый человек?
Так или иначе, мы оказались здесь,
Сперва мы поговорили с другими ребятами. Обо всем на свете. И только между прочим — о кражах. О кражах они знали. Негодовали и старались выяснить: неужели нам ничего не известно об имеющихся в школе подозрениях?
Потом настал черед и тех двоих. Разговор предстоял серьезный. В результате его должен был произойти перелом в жизни самих ребят. Вести его надо было спокойно, не спеша. Важно было, чтобы «странные» мальчики задумались о том, что дальше так жить нельзя. Придут ли они к такому заключению?
Я говорю с одним из них, его зовут Айгаром.
— Наверное, ребята уже рассказали, чем мы здесь интересуемся?
— Говорят, какими-то деньгами…
— Верно. Но если неохота тебе начинать с денежных дел, давай поговорим о других вещай. У тебя есть друзья в классе?
— Разве это важно?
— Важно.
— Такого, чтобы был настоящим другом, нет.
— Ты давно учишься в этой школе?
— С первого класса.
— И ни с кем не подружился?
— Подружился. Только не в нашем классе. Я остался на второй год.
— Почему? Много прогуливал?
— Болел…
В таком духе мы говорили долго. И я вовсе не жалел, что начали не с пропавших денег. Я узнал о пареньке многое. Все более понятной становилась обстановка, в которой он жил. Родители Айгара — инвалиды, они просто физически не смогли проследить за всеми делами сына. В школе они не были ни разу. А новая классная руководительница тоже еще не успела зайти к нему домой, хотя минула уже половина учебного года.
Потом мы познакомились с Илгонисом. Одет он был в модный джинсовый костюм, волосы носил до плеч и во время беседы демонстративно жевал резинку: мол, из милиции вы там или нет, а я что захочу, то и буду делать!
Я сперва убедил его, что жевать во время разговора не следует: речь пойдет о делах серьезных. Медленно, шаг за шагом продвигались мы к истине. Отвечал он уклончиво, неохотно, но вопросы наши становились все конкретнее, уходить от них делалось все труднее. И наступил момент, когда один из ребят сел за стол и написал, как с начала учебного года они обкрадывали своих одноклассников… Илгонис еще пытался упираться. Продолжал надеяться. И мы его понимали — ведь признаться было стыдно, унизительно. Он еще не верил, что правда всегда выходит наружу. Хотел продолжать игру. Но мы уже все знали. И я рассказал ему, как это происходило. Эпизод за эпизодом. Тут и он понял, что игра проиграна. Нервы сдали, Илгонис начал истерически смеяться, а в глазах появился страх: что теперь будет? Испуг его был понятен. А вдруг милиционеры арестуют его тут же, в школе, и увезут прямо в колонию? На долгие годы. В далекие, чужие края, где рядом не будет ни одного близкого человека. Как тут не испугаться!
Вместе с классной руководительницей мы поехали к родителям Айгара. Мальчишке больше всего хотелось, чтобы все происходящее оказалось дурным сном, который вот-вот кончится. Самым тяжким из всех наказаний казался ему разговор с родителями. Хоть бы обошлось без этого… Но нельзя было. Нас подбадривала мысль: если уж Айгар так переживает случившееся, то вряд ли захочет еще раз попасть в подобное положение. В школе мы уже договорились, что ограничимся обсуждением случившегося на классном собрании.