У пана лесничего на шляпе кисточка

Шикула Винцент

— Га-га-га! Семерица, замечательная семерица!

Она радовалась, что семерка уже становится настоящей семеркой.

Однако гуси снова недослышали. И тотчас вслед за ней еще веселей и громче загоготали:

— Га-га-га! А ты не порти наш строй!

И гуси снова выстроились, образовали клин, и снова это была замечательная единица, которая неслась по небу, словно стрела, отзываясь радостным и победным гоготом.

ОТЛЕТ

Ласточкам сказка понравилась. Понравилась она и воробьям, потому что те тоже слетелись на крышу послушать.

Шебо стал уверять, что этого больного мальчонку он знал, но никто

не хотел ему верить.

— Кого ты только не знаешь! — рассердился на него Чилибулк. — Почему ж ты до сих пор ни слова о нем не говорил?

— А зачем? Зачем мне обо всем говорить? Обо всем все равно сразу не скажешь. Хотите верьте, хотите нет, а я его знал. Когда жил в Загорье, изо дня в день с ним встречался. И еще могу вам сказать, что эту самую трехколеску он получил. Родители купили. Я потом тоже на ней катался. Бывало, скажу ему: «Прокати малость!» И он всегда меня катал. Сидел я, посиживал возле него на трехколеске, красота! Что и говорить, колеса есть колеса!

— Но это же просто сказка!

— Для вас сказка, а для меня быль! А вы что на это скажете, Анички? — обратился он к ласточкам. — Все-таки решили ждать своих гусочек?

— Подождем.

— Ваше дело. Я вам уже сказал, что думаю. Могу и повторить. Вы же знаете, я болтать языком не люблю. С тем мальчиком, о котором вы так ловко чирикали, я был правда знаком, но на гусей я бы не стал особенно полагаться. Вы же сами минуту назад говорили, что они как разгогочутся, так порой собственного голоса не слышат. Не ведают даже, о чем гогочут. Да и чисел не знают. Единица, двойка, четверка или семерка, то бишь семерица, для них тьфу! Растягивают числа на небе, как им вздумается. И мне полагаться на их календарь? Право, я бы не стал.

— Да и нам не обязательно. Знаем, когда и куда надо лететь. И природа вокруг нам это подсказывает. Она нас и с другими птицами связывает. Ведь на свете не только ласточки, а целые стаи, целые братства всяких других перелетных птиц. Когда это поймешь, тогда уже легче и веселее лететь, тогда уже и слабые птахи найдут в себе силы одолеть трудную дорогу в дальние земли.

— И то правда! — Шебо с пониманием покивал головой и захмыкал. — Да, звучит это прямо по-профессорски! Конечно, между всеми птицами должно быть братство и товарищество. Я бы, к примеру, устроил и общий хор: все бы там пи-пи-кало, пело, щебетало, стрекотало, чирикало, трелило, верещало и каркало, а какой-нибудь глоткодер, быть может, там и горло бы разодрал. Я за такое дело! Я, конечно, ко всем птицам испытываю братские чувства. Но вы-то, вы почему именно на диких гусей положились, понять не могу. Что общего у ласточки с дикой гусочкой? Ведь стоит только поглядеть на гусиное яйцо. Какое оно, это яйцо? Да ведь оно и в ласточкино гнездо не вместится. Скорей ласточкино гнездо в гусиное яйцо влезет.

— Чушь городишь! Ты опять, Шебо, языком плетешь!

— Конечно, чушь несусветная! — вмешался в разговор Чилибулк. — Он ведь всегда чушь порет. А пока что… Гляньте, гляньте на небо! Что вы там видите?

— Дикие гуси, дикие гуси! И впрямь дикие гуси! — Среди ласточек начался страшный переполох. — Летим, летим! Дикие гуси уже здесь!

— Вот и разговору конец! — недовольно проворчал Шебо.

— Если не наговорился, можешь с ними лететь, — подколол его Чилибулк.

— Да и ты можешь! — огрызнулся Шебо. — Мне и здесь хорошо. — И, чуть подумав, пробормотал: — Ну что ж! Ничего не поделаешь! Уже снова зима на носу, черт бы ее побрал!

А потом опомнился и крикнул ласточкам:

— Счастливого пути, Анички! Может, без вас мне будет тут грустно.

КВАРТИРАНТЫ

Когда

ласточки улетели, в их гнезда вселились квартиранты.

Что за квартиранты? Какие квартиранты? Мне, конечно, незачем вам об этом говорить. Вы и без меня легко догадаетесь. Воробьи, разумеется, воробьи. Заметив, что ласточки улетели, воробьи тотчас стали шнырять вокруг их гнезд, а уверившись, что оттуда не грозит им никакая опасность, враз осмелели, заглянули в одно, другое, третье и потом — юрк! Сперва юркнул в гнездо лишь один воробушек, и там ему сразу понравилось. Он закрутился, завертелся, в пляс пошел, запрыгал от радости на тоненьких ножках, затрепетал крыльями.

— Какое чудо! Какое чудо! — расхваливал воробей гнездо, а чтоб поделиться своей радостью, высунул голову наружу и давай созывать товарищей: — Юрчик, поди сюда! Я нашел комнату! Знаешь, как тут чудесно! Мичка, Шебо, где вы? Подите сюда! Поглядите, какая чудесная комната! Ей-ей, я отсюда не двинусь, ни за что на свете с этой квартиры не съеду.

И воробьев уже двое, потом трое, а чуть погодя и остальные слетелись и захватили все гнезда. Правда, ни в одном гнезде они как следует не устроились, потому что никак не могли меж собой столковаться, кто где будет жить. Знай только бранились да спорили и без конца перетаскивали пуховики из одного гнезда в другое, хотя места для всех бы хватило.

Но, бывало, между ними наступал мир, и тогда они снова принимались дурачиться или рассказывать потешные истории, покатываясь при этом со смеху.

А по вечерам, особенно если спать не хотелось, воробьи отправлялись друг друга пугать. Встретятся иной раз двое или трое, перепархивая из гнезда в гнездо, столкнутся клювами и снова — в смех, а то и в драку.

— Ты чего на меня налетел? — ершится один.

— Я налетел? Это ты на меня налетел! — в ответ другой. — Вот задам тебе встрепку, тогда узнаешь! Чего лезешь, куда не надо!

— Да ведь и я умею встрепку давать! Вот и молчи! Закрой клюв!

И сразу драться.

Шебо, бывало, высунет голову из гнезда, поглядит-поглядит на них и скажет:

— Дурачье, только уж как следует поддавайте друг другу! А как уморитесь, скажу вам, кто из вас поглупей был.

А утихала драка, он улыбался и говорил:

— Так вы уже кончили? Как следует уморились? Оба вы одинаково глупые, но теперь хотя бы спать будете крепко.

И Шебо убирался в гнездо. С минуту еще из соседних гнезд доносились ссоры, крики, смех, ругань, но мало-помалу все затихало. Воробьи один за другим засыпали. Один Шебо никогда не мог уснуть с вечера, долго ерзал на месте, а то и голову высовывал из гнезда и до поздней ночи потихоньку беседовал сам с собой:

— Ночи стали холодные и ясные. Кто знает, какая будет зима и найдется ли, чего поклевать? Я уж состарился, устал всех развлекать. Скорей просто так, по привычке, строю из себя дурака. Кому-то надо это делать?! А уйду отсюда, кто тогда вместо меня станет выдумывать всякие небылицы? Кто рассмешит воробьев и научит их весело жить? Хочу или нет, а должен здесь до конца оставаться.

ЗИМОЙ

Мы уже говорили, что лето для воробья — лучшая пора, а зима… Да, зимой ему и впрямь свет не мил. Особенно если навалит много снегу, да к тому же заметут метели и покроют всю землю высокими сугробами, засыплют снегом дороги, избы и дворы, надуют снегу в двери и окна. Сколько воробьев попадает тогда в беду неминучую! И никуда от нее не уйти, не спрятаться. Как быть, что придумать? Куда сунуться? Где укрыться? Куда пойти душу согреть? Где найти или у кого попросить пропитания?