У подножия Мтацминды
Шрифт:
Когда Смагин вернулся, все были уже в сборе.
— Александр Александрович! Где вы пропадали? — воскликнул Гоги. — Мама уже решила, что вы раздумали ехать в Москву…
— И сбежали от нас, — со смехом докончила Мзия.
— Гоги! Ты всегда что–нибудь придумаешь, — с ласковым упреком сказала Варвара Вахтанговна.
Смагин взял ее под руку и отвел в сторону, бросив на ходу присутствующим:
— Оставьте, у нас свои секреты.
— Как всегда, — пробасил Гоги.
— Да, как всегда, — ответил Смагин и тихо сказал: — Варвара Вахтанговна, успех необычайный. Но я только этого и
— Не томите меня. Где вы были?
— Я был у Амояна, прочел ему письмо. Он понял все без моих объяснений. Все будет сделано. Вот вам письмо Нины. Спрячьте его на память, чтобы перечесть вместе с ней…
— О чем вы там шепчетесь? — не удержался Гоги, подходя к ним.
Смагин положил на его плечо руку и сказал с напускной серьезностью:
— Я дал слово маме, что буду хорошо смотреть за ее детьми.
Гоги засмеялся.
— Мзия, слышишь?
— Не слышу, но чувствую, — проговорила Мзия и тоже подошла.
Варвара Вахтанговна засуетилась.
— Однако пора собираться…
— Поезд не телега, — закончил за нее Гоги.
— Вот будешь смеяться, когда опоздаешь! Варвара Вахтанговна потушила свою керосинку.
— Теперь, по старинному обычаю, сядем.
Гоги присел на чемодан и посадил на колени Мзию. Смагин поместился на тахте рядом с Варварой Вахтанговной. Вершадский опустился на стул.
— Ну вот, — произнесла Варвара Вахтанговна после минутного молчания, — теперь должен подняться самый младший.
— Мы однолетки, — сказал Гоги, вставая с чемодана вместе с Мзией и вытягиваясь во фронт.
За ними поднялись и другие. Два фаэтона, нанятые заранее, уже ожидали их у ворот дома.
Когда они выгрузили свои чемоданы и вышли на вокзал, посадки еще не было. Вслед за ними на вокзал приехала Ольга Соломоновна и сообщила, что у Теймураза Арчиловича сейчас заседание, но он постарается приехать.
Поезд был подан. Мзия, Гоги и Смагин отыскали свое купе и вошли вместе с Варварой Вахтанговной и Ольгой Соломоновной. Через минуту появился и Теймураз Арчилович в сопровождении какой–то молодой девушки.
— А все–таки успел? — произнес он, будто с кем–то держал пари. И добавил: — Гоги, неблагодарное существо, не узнаешь Нателлы?
Гоги вспомнил лицо медсестры той больницы, в которой лежал год назад.
— Нателла сейчас работает машинисткой в нашем наркомате, — объяснил Куридзе. — Она выразила желание принять, так сказать, участие в проводах…
Гоги подошел и пожал ей руку:
— Большое спасибо вам за все!
— Что вы!.. — смутилась Нателла.
— Я никогда не смогу забыть вашего внимания и вашего…
— Ну, оратор ты никудышный! — засмеялся Куридзе. — Целуй ручку у Нателлы — и баста. А теперь нам надо пробираться к выходу, иначе мы укатим с вами в Москву, и тогда нам с Нателлой не миновать строгого выговора за нарушение служебной дисциплины.
Все двинулись к выходу и на площадке вагона простились еще раз.
Нателла взглянула на Гоги, который обнял Мзию за талию, резко отвернулась и направилась прочь от вагона.
Поезд тронулся…
Варвара Вахтанговна прижала к своим глазам платок. Теперь она уже не боялась огорчить своими слезами Гоги. Куридзе взял под руку жену и Варвару Вахтанговну и, видя убегавшую
— Нателла, куда вы ретируетесь?! Мы вас довезем до дому.
Нателла обернулась:
— Доктор, мне нужно навестить больную подругу. Она живет здесь рядом…
…Нателла шла по опустевшему перрону и думала только о своем. Ее сейчас не интересовало ни то, как складываются человеческие судьбы, ни то, что никто не застрахован ни от ослепительного счастья, ни от потрясающего горя. Не думала она и о том, что ее ожидает впереди целая жизнь и что через какой–нибудь год ей может показаться смешным то, что сейчас кажется трагичным. Она не думала и о том, что все движется вперед, что и через цветущие равнины и через мертвые пустыни намечается и прокладывается широкий путь к большому человеческому счастью, в котором найдет свое место и маленькое счастье отдельных людей.
Тифлис стал другим. Правительство Жордания и эмигранты из наиболее обеспеченных, которые в свое время бежали из Советской России в Грузию, успели скрыться, но быстрый крах меньшевистской республики лишил возможности удрать за границу деятелей средней руки. Вместо фланирующих по проспекту Руставели авантюристов и спекулянтов, торговавших реальной валютой и призрачными нефтяными участками, торопливой походкой проходили служащие советских учреждений. Комиссионные магазины еще существовали, но операции их значительно сократились. Крупных клиентов смыло будто волной. Оставшиеся в городе мелкие валютчики перекочевали на передвижную «черную биржу».
Передовая часть грузинской интеллигенции не за страх, а за совесть начала работать рука об руку с Советской властью.
Оставшиеся в Тифлисе недовольные элементы вздыхали о прошлом, шушукались, жалели о блеске витрин и закрытии картежных притонов. Они уже не называли Тифлис «маленьким Парижем» и ежились при виде грузинских красноармейцев.
7 ноября 1921 года Советская Грузия впервые торжественно отпраздновала четырехлетие Великой Октябрьской революции.
Проза поэта
Имя Рюрика Ивнева известно любителям поэзии многие десятилетия. Свыше семидесяти лет посвятил он литературному труду, получив широкую известность еще до Октябрьской революции. За его плечами большая и интересная жизнь, нашедшая свое отражение в творчестве. Трех дней не дожил поэт до своего девяностолетия, но до самого последнего мгновения он неустанно работал над новыми стихами, прозой, воспоминаниями.
Литературное наследие Рюрика Ивнева обширно. Им написано десять романов, множество рассказов, новелл, пьес, историко–драматических хроник и статей по вопросам литературы, циклы стихов, по праву вошедших в золотой фонд русской поэзии. Знакомство со многими писателями, поэтами, деятелями литературы и искусства, многочисленные воспоминания о них являются ценнейшим вкладом Рюрика Ивнева в мемуарную литературу и содержат интереснейшие, подчас уникальные сведения историко–биографического и литературоведческого характера. И хотя известность Рюрик Ивнев приобрел своими стихами, его прозаические произведения только подтверждают широту и силу таланта этого нераскрытого и малоизученного писателя.