У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику
Шрифт:
— Не беспокойтесь, любезный, — сказал консул. — Сделайте милость.
Но cartero не унимался:
— Бадрона, Дьосдадо…
Хью тоже ждал, но не вестей из «Глоба», откуда в лучшем случае могли прислать телеграмму, он ждал в смутной надежде, которая при виде этого почтальона стала вдруг заманчиво близкой, еще одного крошечного конвертика из Оахаки с яркими марками, на которых лучники пускают стрелы прямо в солнце, ждал письмеца от Хуана Серильо. Он прислушался: рядом, за стеной, кто-то играл на гитаре — играл скверно до отвращения; потом отрывисто залаяла собака.
— …Фишбэнк, Фигэроа, Гомес… нет, не то… Куинси, Сандова… опять не то.
Наконец этот добряк собрал письма, откланялся виновато
Ивонна, которая уже снова ушла чуть вперед, кивнула через плечо с улыбкой, словно говоря консулу: «Вот и прекрасно, все-таки ты получил весточку», — и вместе с мсье Ляруэлем двинулась дальше по пыльной улице своей легкой, танцующей походкой.
Консул повертел открытку в руках, потом протянул Хью.
— Странно… — сказал он.
…Открытка была от Ивонны, которая наверняка написала ее не меньше года назад. Хью вдруг понял, что Ивонна ее отправила вскоре после того, как ушла от консула, причем не знала, по-видимому, что он решил остаться в Куаунауаке. Странно было видеть эту открытку, проделавшую столь дальний и нелепый путь: адресованная в Мехико, она по недоразумению была отослана за границу и безнадежно заплуталась, о чем свидетельствовали штемпели: Париж, Гибралтар и даже Альхесирас в Испании, на фашистской территории.
— Нет, ты прочти, — сказал консул с улыбкой.
Каракули Ивонны взывали:
«Милый, зачем я уехала? Зачем ты отпустил меня? Вероятно, завтра я буду уже в Америке, а еще через два дня — в Калифорнии. Надеюсь, там меня ждет твоя весточка. Целую, И.»
Хью перевернул открытку. Там оказалась картинка величественного Сигнал-Пика близ Эль-Пасо и шоссе, ведущего к Карлсбадской пещере через белый мост с высокими перилами, перекинутый из пустыни в пустыню. Вдали шоссе плавно сворачивало и исчезало из виду.
7
На лоне пьяной, бешено вращающейся Земли, которая мчится в тринадцать часов двадцать минут куда-то в беспредельность, дом этот совсем некстати, подумалось консулу…
Две башни венчали особняк Жака с обоих концов, а меж ними висела островерхая стеклянная кровля мезонина, под которой помещалась мастерская. Башни были размалеваны, словно под камуфляж (право слово, чуть ли не как «Самаритянин»): изукрашены синими, серыми, фиолетовыми, красными оттенками, некогда полосатые как зебра. Но время и непогода совместными усилиями обволокли их теперь однообразным тускло-лиловым налетом. На самом верху, куда с крыши вели две одинаковые стремянки, а изнутри дома — две винтовые лесенки, за каменными зубцами башен были шаткие открытые галерейки, очень маленькие, некие подобия тех сторожевых вышек, которые торчали в Куаунауаке повсеместно, господствуя над долиной.
Когда консул и Хью остановились перед домом, так что калье Никарагуа теперь сползала под уклон справа от них, под зубцами левой башни они увидели двух мрачных ангелов. Ангелы эти, изваянные из розового камня, замерли коленопреклоненно лицом друг к другу, вырисовываясь в профиль на фоне неба, которое просвечивало сквозь зубцы, а на другой стороне, за противоположными зубцами,
Вторая башня ничем не была украшена, кроме зубцов, и консулу часто приходило на ум, что такое несоответствие вполне в духе Жака, равно как и несоответствие между ангелами и каменными ядрами. Характерно также, что работает он у себя в спальне, тогда как мастерская служит ему столовой, а порой туда безо всякого стеснения вселяются приезжие родственники кухарки.
Если подойти ближе, на левой башне, той, что побольше, под окнами спальни — несуразно узкими, как бойницы, и прорезанными вкось наподобие рассеченного пополам шеврона — обнаруживалась плита, расписанная крупными золотыми буквами и вделанная в стену, словно барельеф. Золотые буквы, хоть и крупные, сливались в расплывчатую, неразборчивую надпись. Консул много раз видел, как туристы глазели на эту надпись, порой битых полчаса. Бывало, мсье Ляруэль выходил к ним и объяснял, что надпись все-таки не лишена смысла, что это слова брата Луиса де Леона, те самые, которые консул сейчас решительно запретил себе вспоминать. И он не задавался вопросом, почему странный этот особняк знаком ему едва ли не лучше собственного дома, когда переступил порог следом за Ивонной и Хью, впереди мсье Ляруэля, который дружелюбно подталкивал его в спину, прошел через мастерскую, пустовавшую вопреки обыкновению, и поднялся по винтовой лесенке на левую башню.
— А выпить мы прихватить не забыли? — спросил он, возвращаясь к действительности, так как вспомнил вдруг, что совсем недавно, всего несколько недель назад, поклялся, что ноги его больше здесь не будет.
— Неужели у тебя всегда это одно на уме? — обронил, как показалось ему, Жак.
Консул промолчал, вошел в знакомую неряшливую комнату с похожими на перекошенные бойницы окнами, такими же несуразными изнутри, как и снаружи, пересек ее вслед за остальными по диагонали, после чего очутился на балконе, с заднего фасада, откуда взору открывалась долина, залитая солнцем, и вулканы, и плато, испещренное быстролетными тенями облаков.
Мсье Ляруэль между тем засуетился, заспешил назад, к лестнице.
— Это лишнее! — крикнули ему вдогонку Ивонна и Хью.
Глупцы! Консул устремился было следом за ним в совершенно бессмысленном, но отчаянном порыве, который таил в себе чуть ли не угрозу; потом он остановился, скользнул потускневшим взглядом по винтовой лестнице, которая вела из мастерской выше, до самых зубцов башни, и вернулся на балкон, к Хью с Ивонной.
— Друзья мои, можете выйти наверх или остаться тут, будьте, пожалуйста, как дома, — донеслось снизу. — На столе вы найдете бинокль, слышите, э-э… Хьюз… А я приду сию же секунду.
— С вашего позволения, я поднимусь наверх, — сказал Хью.
— Не забудь бинокль!
Ивонна и консул остались одни на открытом балконе. Отсюда казалось, будто дом прилепился сбоку к крутой горе, вздымавшейся над долиной, которая лежала глубоко внизу. Подняв головы, они увидели и город, как бы вознесенный на гребень этой горы, нависший над ними. Поверх крыш скользили длинные аэропланы, дергаясь, словно от боли, в судорожном, беззвучном полете. Но музыка и шум ярмарки сейчас доносились сюда вполне отчетливо. Вдалеке консул разглядел зеленую полоску, поле для игры в гольф, и там, на склоне горы, пресмыкались, ползали крошечные фигурки… Скорпионы, забавляющиеся гольфом. Консул вспомнил про открытку, лежавшую у него в кармане, и, должно быть, сделал шаг в сторону Ивонны, хотел сказать ей об этом, найти какие-то нежные слова, привлечь ее к себе, поцеловать. Но сразу же понял, что ему необходимо выпить еще, иначе он не посмеет взглянуть ей в глаза, сжигаемый стыдом за свое утреннее поведение.