У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику
Шрифт:
— Мескаль мо-ожна, — сказала она странным, тягучим, слегка насмешливым голосом. — Мескаль немо-ожна.
При этом она явно не спешила ему налить, должно быть потому, что он ей задолжал, но это препятствие консул сразу же устранил, выложив на стойку тостон. Она улыбнулась не без лукавства и побрела к бочонку с мескалем.
— No, tequila, рог favor [163] ,— сказал он.
— Un obsequio [164] .— Она подала ему текилы. — Где вы теперь жуете?
163
Нет, текилы, пожалуйста (исп.).
164
Бесплатно (исп.).
— Жую
— Поминайте, — возразила ему сеньора Грегорио тихим, тягучим голосом, — поминайте, какой английский у меня язык. То-то оно есть. — Вздохнув, она нацедила себе стаканчик малаги из бочонка, на котором мелом была обозначена марка вина. — За ваше здорово. Как вам прозвание? — Она пододвинула ему соль с оранжевыми крупинками перца.
165
Пятьдесят два (исп.).
166
С вашего позволения (исп.).
— Lo mismo [167] .— Консул залпом выпил текилу. — Джеффри Фермин.
Сеньора Грегорио подала ему еще текилы; с минуту они молча смотрели друг на друга.
— То-то оно есть, — повторила она наконец и снова вздохнула; в голосе ее прозвучала жалость к консулу. — То-то оно есть. И надо принимать это как должный. Тут не можно ничего поделать.
— Разумеется, нет.
— Если вы есть женат, вы теряет всякую голову через любовь, — сказала сеньора Грегорио, и консул, сознавая, что это продолжение разговора, прерванного давным-давно, кажется в тот вечер, когда Ивонна ушла от него в седьмой раз, почувствовал, что ему не хочется порывать эту связь, которая их роднит, потому что оба они несчастны, — ведь и от нее Грегорио ушел незадолго до своей смерти, сказал ей, что первая его жена вернулась, что она тут, в каких-нибудь пятидесяти шагах отсюда. — А когда обе голова занимает одно, ее не можно бывает терять.
167
Все так же (исп.).
— Si, — сказал консул.
— То-то оно есть. Когда у нас голову занимает много чего, никогда не можно ее терять. Это есть все — ваша надежда, ваша жизнь. Когда я была еще девочка, я и во сне не спилась, что кто-нибудь так жует, как теперь пришлось мне. Я всегда снилась в пристойных снах… Красиво себя одевать, красиво любить… «Все хорошее есть для меня» — вот как это было, и театры, и много чего… а теперь я не имею другой мысли, никакой мысли, кроме как только беда, беда, беда, беда. И беда приходит… То-то оно есть.
— Si, сеньора Грегорио.
— Конечно, я была пристойная девочка из хорошей семьи, — говорила она. — И этим вот… — Она окинула свой маленький темный бар презрительным взглядом, — …никогда не бывала занята моя голова. Но жизнь уже не та, и надо ее пропить.
— Не «пропить», сеньора Грегорио, вы хотели сказать — «прожить».
— Надо пропить жизнь. Ах, именно, — сказала она, наливая литр самогона оборванному безносому пеону, который вошел и молча стоял в углу, — пристойная жизнь посреди пристойных людей, а теперь что?
Сеньора Грегорио, шаркая ногами, ушла в комнату за стойкой, и консул остался один. Несколько минут он не притрагивался ко второму стаканчику с текилой. Он живо представлял себе, как выпьет все до капли, но не находил сил протянуть руку и взять стаканчик, как бывает, когда долго и томительно чего-то жаждешь, а потом наконец перед тобою полная чаша, но желание уже утратило всякий смысл. Пустота бара и какое-то тиканье, словно
— Dispense usted, рог Dios [168] ,— шепнул он собаке, потом наклонился и произнес, испытывая потребность сказать что-нибудь хорошее, фразу, которую не то читал, не то слышал когда-то, не то в юности, не то в детстве: — Видит бог, как вы робки и прекрасны по сути своей, как благие надежды осеняют вас, подобно белым крылам…
Консул встал и вдруг продекламировал перед собакой:
— А ныне, малышка, ты пребудешь со мною в…
Но собака в испуге вскочила и, припадая на одну лапу, выскользнула в щель под дверью.
168
Простите ради бога (исп.).
Консул залпом выпил текилу, потом подошел к стойке.
— Сеньора Грегорио, — позвал он, подождал, обшарил взглядом бар, в котором стало теперь как будто намного светлее. И эхо подхватило: «Орио».
…Ах, эти волки на картинах могут свести с ума! Он совсем позабыл о них. Шесть или семь картин, большие полотна, словно оживающие перед глазами, совершенно законченные, как бы в укор отступнику, не дописавшему фрески, украшали стены «Эль Воске». Они были все одинаковые, вплоть до мелочей. На каждой те же сани, преследуемые той же волчьей стаей. Волки настигали людей, сидевших в санях, вдоль всей стойки и с небольшими промежутками по всем остальным стенам, но при этом сани и волки не сближались ни на дюйм. Куда ты, рыжее чудище, непостижимая тварь? Почему-то вспомнилось описание охоты на волков у Ростовых в «Войне и мире» — а потом каким чудесным угощением потчевал их старый дядюшка, как прекрасно это ощущение молодости, веселья, любви. Но тут ему вспомнились рассказы, будто волки вообще никогда не охотятся стаей. Поистине, сколь многое в нашей жизни основано на подобных недоразумениях, сколько мнимых волков будто бы преследует нас по пятам, в то время как подлинные хищники таятся в овечьей шкуре?
— Сеньора Грегорио, — снова позвал он и увидел, что вдова возвращается, шаркая ногами, но теперь, пожалуй, уже поздно, нет времени выпить еще текилы.
Он поднял руку и тут же уронил ее… Боже правый, что это за наваждение? На миг ему показалось, будто перед ним его покойная мать. И он чувствовал, что к горлу подкатывают слезы, что ему хочется обнять сеньору Грегорио, заплакать как ребенок, спрятать лицо у нее на груди.
— Adios [169] ,— сказал он, увидел на стойке стаканчик текилы и поспешно выпил.
169
Прощайте (исп.).
Сеньора Грегорио взяла его за руку.
— Жизнь уже не та, — сказала она, пристально глядя прямо ему в глаза. — И надо ее пропить. Надеюсь, в скорое время я опять буду увидеть вас с ваша esposa. Увидеть, что вы жуете вместе где-нибудь в пристойных краях. — Она улыбнулась. — Далеко прочь отсюда. В пристойных краях, где всякая ваша беда уже не будет у вас… — Консул вздрогнул. Что она такое говорит, эта сеньора Грегорио? — Adi"os, — добавила она по-испански. — У меня нет крова, есть только моя тень. Но если вам станет надо тень над головой, моя тень всегда будет ваша.