У покрова в Лёвшине
Шрифт:
– А! – сказал Барсук и залпом осушил поданный ему стакан. – Где же хозяева? В архивной, что ли? – спросил он потом и, не выждав ответа, вошел в комнату, где был диван с бумагами, и затворил за собою дверь.
– Кто это? – в свою очередь спросил Невзоров, подойдя к Зашибину.
– Барсов, один из наших важных, но он не из студентов, а чиновник. Через него мы узнаем многое, что нам знать полезно.
– Почему его назвали Барсуком?
– Так; у нас многие имеют такие прозвища. Его назвали Барсуком потому, что он Барсов; да и выражение лица, как однажды заметил
– Атаназаров! – кликнул из третьей комнаты Шлейер, отворив дверь.
Атаназаров вышел оттуда через несколько минут с завязанной в носовой платок пачкой бумаг и с несколькими печатными листками на синеватой бумаге, которые он стал раздавать присутствовавшим. Вместо него был Шлейером позван Звонарев.
– Это новое, – сказал Зашибин Атаназарову, пробегая глазами переданный ему листок.
– Да, – отвечал Атаназаров. – Вышло на прошлой неделе, а сюда пришло третьего дня.
После Звонарева были позваны в третью комнату, один за другим, еще четверо молодых людей. Все возвращались оттуда с пачками бумаг, завернутыми в платки или в листы старых газет. Когда последний вышел, в дверях опять показался Шлейер и спросил про Атуева.
– Атуева нет, – отвечал Звонарев.
– Так передай ему, чтобы он зашел завтра или послезавтра утром, – сказал Шлейер.
Между тем Зашибин вручил Невзорову несколько листков вместо одного.
– Зачем так много? – спросил Невзоров.
– Ты их пораспределишь между товарищами.
– Нет, я на это не решусь; я на них не надеюсь.
– Тогда пусть пока останутся у тебя. Случай представится их пустить в ход, если не теперь, то позже.
– Сомневаюсь, – нерешительно сказал Невзоров. – А что значат, – продолжал он, – все эти узелки и пачки? Что в них за бумаги?
– И то, что у тебя в руках, и другое в этом роде. Все эти молодцы разъезжаются на днях по губерниям – кто на Волгу, кто на юг. Это им на дорогу.
– То есть они отправляются, как вы говорите, в народ.
– Не все; всякому роль, которая ему под стать. Звонарев и Атуев, например, пойдут в народ. Первый – хороший кузнец, и где-нибудь кузнецом поустроится; а второй – столяр, и тоже себе найдет работу… Но смотри – кажется, что Барсов с тобой хочет познакомиться.
Барсов, Шлейер и Креницкий уже вышли из третьей комнаты, и первый, бросив на чайный стол свой полуопустевший, по-видимому, саквояж, направился прямо к Невзорову.
– Добро пожаловать, молодой человек, – сказал Барсов. – За вас поручился Зашибин. Мы ему верим. – В тоне и всей манере Барсова было что-то жесткое, даже наглое, что и смутило и рассердило молодого студента. Он не нашелся, что ответить, и только слегка наклонил голову.
– Вас зовут Невзоровым, не правда ли? – продолжал Барсов, небрежно сбросив перед собой пепел сигары, которую он курил. Часть пепла упала Невзорову на ногу.
– Так точно, – отвечал он; я Константин Невзоров.
– Вы студент
– Да.
– Надеюсь, что вы нас выдавать не будете.
Невзоров покраснел и твердым голосом отвечал:
– Если бы я мог выдавать, я бы не пришел.
– Хорошо, хорошо, – сказал Барсов, понизив голос, – дайте руку.
Невзоров молча протянул руку.
– А что, господа! – продолжал Барсов, обратясь к столпившимся студентам. – Вы так и бросили Уланбекова?
– Как – бросили? – спросили два-три голоса.
– Да так. Его исключили, а вы не заступились.
– Нельзя было, – сказал Атаназаров. – Он виноват, и его в курсе не любили.
– Мало ли кого не любят! А вы ему полуземляк, и даже сходки не устроили. Можно было набрать из первокурсников. Случай был хороший. Дело не в нем, конечно, а в том, чтобы новички втягивались…
В эту минуту послышались шаги у надворного крыльца. Барсов беспокойно оглянулся.
– Кто у вас в карауле? – спросил он.
– Змиев и Силин чередуются, – отвечал Шлейер.
– Силин там, – отозвался студент Змиев.
Зашибин взглянул в окно, приподняв занавес.
– Это Кот и Птичка! – сказал Зашибин.
– Кот и Птичка! – повторили несколько голосов.
– Так поздно! – проговорил Шлейер. – Это что-нибудь значит.
В комнату торопливо вошли миловидная молодая девушка, несколько бедно, но прилично одетая, в небольшой круглой черной соломенной шляпке с насаженной на ней спереди красной птичкой, и молодой человек небольшого роста, в плисовой поддевке и высоких сапогах. Их тотчас окружили и стали осыпать вопросами, но молодая девушка нетерпеливо оттолкнула двух или трех к ней обратившихся студентов и, поспешно передав Шлейеру какую-то на клочке бумаги написанную записку, подошла к Барсову и ему что-то сказала на ухо.
Барсов побледнел и, схватив девушку за руку, увел ее в третью комнату.
– Господа! По домам! – крикнул Шлейер, прочитав записку. – Змиев, на место!
Студент Змиев бросился в дверь. Произошел общий переполох. Половина бывших в комнате молодых людей последовала за Змиевым. Другие обступили Шлейера. В эту минуту Барсов выбежал из задней комнаты со своей палкой, с надвинутой на глаза шляпой и, схватив свой саквояж, также бросился к дверям. В них он обронил саквояж, но не останавливаясь, чтобы его поднять, выбежал на крыльцо. Птичка остановилась на минуту у входа из третьей комнаты в среднюю и обменялась несколькими словами с Атаназаровым; потом она взяла под руку молодого человека, которого звали Котом, и оба вышли.
– Пора и нам убираться, – сказал Зашибин Невзорову. – Отдай назад свои листки.
Невзоров заметил, что некоторые из студентов побросали взятые ими листки и пачки бумаг. Другие торопливо старались их подобрать и спрятать в печке.
– Не в заслонку! – закричал Шлейер. – В трубу, под вьюшку!
– Что значит все это? – спросил Невзоров.
– Это значит, что нас накроют. Пойдем. Надобно только сперва проведать, свободен ли еще выход на улицу, а то придется перелезать через забор на той стороне двора.