Шрифт:
Глава I
Капитан Райфл поседел и состарился на службе Пароходной компании Аляски, но тем не менее не утратил с годами юношеского пыла. В его душе не умерла любовь ко всему романтичному, и огонь, зажженный отважными приключениями, общением с сильными людьми и жизнью в величественной стране, не погас у него в крови. Он сохранил способность замечать все живописное, чувствовать трепет перед необычайным, а порою живые воспоминания так ярко вставали перед мысленным взором капитана, что в его представлении стиралась грань между вчера и сегодня; и вновь Аляска становилась тогда юной, и опять
В этот вечер, находясь под впечатлением ритмичного покачивания палубы парохода под ногами и очарования желтой луны, поднимавшейся из-за массивов гор Аляски, капитан почувствовал себя во власти какого-то странного одиночества. Он лаконично произнес:
— Это Аляска.
Девушка, стоявшая рядом с ним у перил, не обернулась и не сразу ответила. Благодаря трепетному свету луны, капитан мог различить ее тонко очерченный, словно камея, профиль, и при этом свете ее глаза казались бездонными и полными скрытого огня. Рот был слегка приоткрыт, а тонкая фигура казалась напряженной, когда девушка смотрела на волшебную игру лунного света, превращавшего хребты гор в зубчатые замки, над которыми покоились, подобно колыхающимся занавескам, мягкие серые облака.
Наконец она повернулась к нему и закивала головою:
— Да, Аляска, — сказала она.
Старому капитану послышалась легкая дрожь в ее голосе.
— Ваша Аляска, капитан Райфл!
Сквозь прозрачный ночной воздух до них донесся отдаленный гул, напоминавший глухой раскат грома.
Мэри Стэндиш уже раньше два раза слышала этот звук. Она обратилась к капитану:
— Что это такое? Не может быть, чтобы буря, — при такой ясной луне и при таком чистом небе!
— Это ледяные глыбы, которые отрываются от ледников и падают в море. Мы находимся сейчас в проливе Врангеля, мисс Стэндиш, очень близко от берега. Будь это днем, вы услышали бы пение птиц. Это то, что мы называем «Внутренний путь». Я всегда называл его волшебно-морской страной нашего мира, но, очевидно, я ошибался; обратите внимание на то, что мы почти одни на палубе. Разве это не доказательство? Если бы я был прав, то те мужчины и женщины, которые танцуют, играют в карты и болтают там, внизу, толпились бы здесь у перил. Можете ли вы понять этих людей? Впрочем, они не в состоянии видеть того, что вижу я — старый, смешной глупец, который так много помнит. А, мисс Стэндиш! Улавливаете ли вы запах цветов, лесов и всей зелени побережья? Он едва уловим, но я его чувствую.
— Да, я тоже чувствую его.
Она полной грудью вдохнула свежий воздух и повернулась так, что очутилась спиною к перилам и лицом к ярко освещенным окнам каюты. Нежная музыка доносилась до ее ушей, навевая дремоту тихими мелодиями. Слышно было шарканье ног танцующих. Смех сливался с ритмичным скрипом судна. Голоса, раздававшиеся за освещенными окнами, то замирали, то снова становились громче. Когда старый капитан взглянул на девушку, он увидел в ее лице нечто такое, чего он не мог понять.
Мисс Стэндиш как-то странно появилась на пароходе в Сиэтле, — совсем одна и почти в самую последнюю минуту, отнюдь не считая нужным заранее запастись местом на пароходе, столь нагруженном, что несколько сот человек были вынуждены отказаться от поездки. Случайно она попалась
И не раз замечал он в ней то пытливое и в то же время вызывающее выражение, которое бросилось ему в глаза и сейчас, когда мисс Стэндиш смотрела в окна каюты.
Она рассказывала капитану, что ей двадцать три года и она должна встретиться в Номе с родными. Она назвала ему несколько человек, и он ей поверил. Нельзя было не верить ей. К тому же он восхищался ее удалью, благодаря которой девушка преодолела все официальные препятствия, чтобы попасть на пароход.
Во многих отношениях молодая путешественница всегда была милым и общительным спутником. Тем не менее капитан Райфл, благодаря опыту своему, понял, что она находится в каком-то напряженном состоянии. Ему было ясно, что она с чем-то выдерживает борьбу. Но, повинуясь мудрости своих шестидесяти трех лет, он вида не показывал, что догадывается.
Он и теперь внимательно наблюдал за ней, но так, что это оставалось незаметным.
Мисс Стэндиш была очень хороша; ее красота, спокойная и необычайного характера, неотразимо влекла к себе и взывала к старым воспоминаниям, ярко запечатлевшимся в сердце бывалого капитана.
Она была стройна, как девочка. Он заметил, что при дневном свете у нее чарующие светло-серые глаза. А ее дивные гладкие темные волосы, тщательно причесанные пышной короной, простотой своей наводили на мысль о пуританстве.
Иногда его брало сомнение, действительно ли ей двадцать три года. Он скорее поверил бы ей, если бы она сказала, что ей девятнадцать или двадцать. Эта девушка была для него загадкой и вызывала в нем Множество размышлений. Но это отчасти входило в обязанности капитана: видеть многое, что вряд ли увидят другие, и держать язык за зубами.
— Мы не совсем одни, — услышал он. — Есть и другие. — И мисс Стэндиш легким кивком указала на две фигуры поодаль у перил.
— Старый Дональд Хардвик из Скагвэя, — заметил капитан Райфл. — А другой — Алан Холт.
— Да, да.
Она снова повернулась лицом к горам, и ее глаза заблестели при свете луны. Слегка прикоснувшись к рукаву старого капитана, она прошептала:
— Слушайте!
— Еще одна ледяная глыба оторвалась от ледника Старый Гром. Мы плывем близко от берега, а ледники тянутся на всем протяжении.
— А вот этот, другой звук, похожий на шум ветерка, несмотря на то, что ночь такая тихая и спокойная. Это что такое?
— Вы всегда услышите его вблизи больших гор, мисс Стэндиш. Этот шум производят тысячи рек и ручейков, низвергающихся в море. Где только в горах начинает таять снег, там слышна эта песня.
— А этот человек, Алан Холт, он тоже частица этого мира? — промолвила девушка.
— Пожалуй, больше, чем кто-либо другой, мисс Стэндиш. Он родился на Аляске еще до того, как люди имели понятие о Номе, Фэрбенксе или Даусон-Сити. Сдается мне, это было в восемьдесят четвертом году. Дайте вспомнить, — ему сейчас должно быть…
— Тридцать восемь, — подхватила мисс Стэндиш так быстро, что капитан в первое мгновение был изумлен.
Потом он слегка рассмеялся:
— Вы очень сильны, однако, в счете.