У птенцов подрастают крылья
Шрифт:
Не зря, значит, потрудились девушки, когда вязали огромную, во всю сцену, сетку из голубоватых шелковых ниток. Настоящий получился туман, лучше и не придумаешь.
А на переднем плане сцены громоздились опрокинутые ящики, какие-то мешки, тюки. Это были баррикады, за которыми засели рабочие-революционеры. Они бесстрашно сражались с неприятелем, превосходящим их и численностью и вооружением.
Все было очень здорово, совсем по-настоящему. Особенно, когда началась на сцене пальба, в зрительном зале поднялся такой переполох,
По-настоящему перепугалась, пожалуй, одна только тетка Дарья.
Как грянул на сцене первый залп, как ухватились кто за голову, кто за грудь и попадали первые раненые, тут тетка Дарья вскочила со стула и на весь зал завопила:
— Ой батюшки, да что ж это деется!
Напрасно мама пыталась ее успокоить, втолковать, что это понарошку, а в действительности никто никого не убил. Тетка Дарья и слушать не хотела.
— Да где ж милиция-то?! — шумела она. — Что же милиция такие дела допускает, опять друг другу пальцы поотобьют. — Дарья вспомнила о бунте приказчиков и решила, что здесь творится что-то подобное.
Успокоилась она только тогда, когда все раненые и убитые вышли на сцену и раскланялись публике.
— Ну слава те господи, никто никого не покалечил, — удовлетворенно сказала она.
Третье действие было очень печальное. Революционера Сергея Благовещенского тяжело ранили на баррикадах. Но друзьям все же удалось под обстрелом, рискуя жизнью, перенести его в ту самую комнату, где жил его друг, тоже революционер, Ваня Благовещенский. Эта комната была уже представлена во второй картине первого действия; в ней происходило тайное совещание рабочих накануне восстания.
А теперь тяжело раненный Сергей Благовещенский умирал здесь среди своих друзей и брал с них клятву, что они продолжат дело революции.
И тут вдруг в комнату ворвалась полиция. Ее привел негодяй-провокатор Петя Кононов.
Глядя на это возмутительное предательство, публика прямо кипела от негодования.
— Вот гад-то, — не выдержала Дарья, глядя на подлеца Петьку Кононова, а каким тихоней всегда прикидывается!
— Как бы еще не вздули его после спектакля… — тихонько сказал Михалыч.
— И стоит вздуть за такие дела, — охотно, согласилась Дарья.
Смерть революционера и тут же полиция, обыск, аресты — на все это было действительно тяжело смотреть.
Видимо, по пьесе все дело происходило уже под вечер, потому что на сцене стало быстро темнеть, и вдруг сделалось совсем темно.
Зал замер, ожидая какого-то нового сценического эффекта: взрыва, грозы… Может, это черная туча нависла над домом или кто-то нарочно заткнул окна и сейчас, распахнув дверь, явится на выручку к попавшим в беду.
На сцене действительно вспыхнул электрический фонарик. Его держал в руках Сергей
— Товарищи! — громко и отчетливо сказал он, обращаясь к публике. — Погасло электричество, наверное, движок не работает. Посидите несколько минут в темноте, я сбегаю на станцию, всё налажу.
Луч фонарика метнулся по сцене, и мы вновь погрузились в непроглядную тьму. В разных углах послышался сдержанный писк, визг и женский смех.
— Да тише вы, ишь разыгрались! — раздались отдельные голоса.
Писк и визг сразу прекратились.
Неожиданно сцена осветилась, но осветилась совсем иначе — внесли две большие керосиновые лампы и поставили по углам.
— Так-то надежнее будет, — одобрил кто-то из публики.
— Электричество, оно, конечно, куда блистательнее, — вмешался другой голос, — оно всему совсем иной облик придает. Да только надёжа на него больно плоха. Молния — это молния и есть, блеснула и угасла. Керосин, вестимо, надежнее, это дело рук человеческих, дело обжитое, проверенное.
— Ты еще лучину сюда притащи, — встрял в разговор чей-то ехидный голосок. — Лучина, она еще надежнее керосина, самое древнее освещение.
— Дурак ты, и только, — перебил первый басовитый голос, — от лучины чад идет, и свету в ней очень мало. Одна видимость. Керосин — дело совсем иное…
Говоривший не успел как следует развить свою мысль насчет преимущества керосина перед лучимой, потому что на сцене неожиданно вспыхнул электрический свет. Из-за занавеса появились чьи-то руки и убрали керосиновые лампы. Действие пошло своим ходом.
Правда, неожиданная заминка с освещением перебила настроение публики, а кроме того, все стали опасаться, как бы опять не погасло…
Но техника на этот раз оказалась на высоте. Электричество хоть и подмигивало несколько раз, но больше не гасло. Сергей Благовещенский благополучно «умер», а полиция уже заканчивала свое черное дело — арестовала и надела на всех обитателей каморки наручники, хотела уже вести всех в тюрьму. Но в последний момент дверь распахнулась, и в помещение ворвалась целая толпа вооруженных рабочих. Наручники с арестованных были сняты и тут же надеты на самих жандармов. А главного предателя — Петьку Кононова — тут же, прямо на сцене, Миша Благовещенский заколол кинжалом. И, наступив на него ногой, крикнул: «Смерть предателям!»
— Уж это больно жестоко, — не одобрила тетка Дарья. — Коли злодей он, накажи, в морду ему дай, а уж ногами топтать — это совсем ни к чему.
Возражать ей никто не стал. Занавес задернулся, в зале вспыхнул свет, и на авансцену вышли все участники спектакля; вышли веселые, улыбающиеся, фужно держа за руки один другого. В самом центре гояли рядышком два «заклятых врага» — Сергей Благовещенский и Петя Кононов. Они улыбались публике и друг другу и тоже держались за руки.