У Пяти углов
Шрифт:
Она взяла меня за руку и прижалась подбородком к плечу.
— Забудем?
— Забудем.
У нее неприятности дома! Она теперь к тому же мучается, что обидела меня! Мне уже было ее жалко.
— А я как раз хотела сегодня к тебе зайти.
И вот она поднимается по моей лестнице. О, если бы это была мраморная лестница! Но нет, совсем нет.
Дома, правда, лучше: двухкомнатная квартирка, и у меня отдельная комната. Какое счастье — отдельная комната! Мы вдвоем с Бемби, и больше
— Так вот, значит, как ты живешь. И потолки высокие.
Ты тоже в любой момент можешь поселиться под высокими потолками.
Я все же говорил немного отчужденно: обида не прошла.
— Ох, Стрельцов, если бы все так просто!
— А все просто, если любить.
— Да, тебя послушать…
Любишь — иди к любимому, нет — не встречайся вовсе! Мне все казалось простым. (И тоже не совсем: ведь я старался ее видеть, не мог не видеть, хоть и знал, что она меня не любит вовсе.)
Бемби сидела грустная.
— Что у тебя дома? Чем ты была расстроена? Теперь я уверен: не нужно было об этом спрашивать.
Не нужно было интересоваться тем, другим ее домом.
Нет у нее другого дома, кроме моего! Твердить ей это, непрерывно твердить!
А я встал в позу сочувствующего друга:
— Чем ты была расстроена?
Она не должна быть расстроена, раз я ее люблю! Да всякое. Отец к Мише приехал. Тяжелый человек. Зануда. Миша — муж.
— Что же — насовсем?
Друг дома, ну в точности друг дома!
— С ленинградскими специалистами советоваться. С врачами. А с ними можно целый год советоваться.
Она первый раз у меня. Любимая! Единственная! А мы беседуем о ее свекре!
Я подошел сзади, взял за плечи и осторожно поцеловал в затылок.
— Перестань, — сказала она.
Я раздвигал волосы, обнажая тонкую шею, тыкался носом во впадинку на затылке.
Перестань. Я тебе уже объяснила: ты все портишь.
Возмущалась бы она, вырывалась — а то это спокойное «перестань». Хуже всего в такие минуты действует спокойный тон.
Я выпустил ее плечи.
— Ну давай выпьем вина.
Вот наконец и пришло время токаю.
Только каплю. А то уже уходить скоро. Только же пришла!
Пора. Вы, мужчины, никогда не представляете, сколько у пас дел по дому.
Я снова поцеловал ее в затылок. Она поежилась, словно ей плеснули воды за шиворот.
— Хитрый. Думаешь, уже опьянела? Я продолжал.
Тогда она отстранилась, встала.
Подожди. Тебе бы только целоваться. Давай лучше поговорим. О тебе.
Я не совсем представлял, как могу служить темой разговора. Поговорить бы о нас с нею вдвоем! Но обо м не?
— Ты в каком-нибудь СНО занимаешься? Да что она — старшая сестра?
Целовать сразу расхотелось. Буркнул неохотно:
—
То есть до знакомства с Бемби занимался. Не блистал, но все-таки. А теперь — какие теперь занятия, когда каждый день ее провожаю, и как раз в такое время, когда нужно оставаться на СНО. Да мне сейчас до этого СНО как до Юпитера.
— У Шмакова?
— Ну, Шмакова мы раз в год видим. Там с нами больше Юркевич.
Бемби посмотрела проницательно:
— Врешь, наверное. Не тем ты все время занят. А я бы хотела, чтобы ты у меня стал классным ученым.
«Ты у меня» — это я услышал прежде всего.
И самое ее желание — чтобы я стал ученым — истолковал чисто практически: чтобы решиться уйти от мужа ко мне, она должна поверить, что из меня выйдет толк! Ее-то муж считается многообещающим, скоро защитится. Простая мысль, что Бемби желает мне успехов ради меня самого, — нет, такая мысль мне тогда в голову не приходила.
Оказалось, и разговоры о СНО могут воспламенять. Ободренный тем, что она надеется увидеть во мне достойного мужа, я снова полез целоваться. На этот раз я попытался достать ее губы. Бемби уклонялась. Я попадал лишь в щеки и подбородок.
— Ну хватит, мне пора.
И я был почти счастлив, шагая рядом с ней по улице. Я ее целовал! Не очень пока удачно, но все-таки. Во всяком случае, мои домогательства ее не возмутили. И она меня обнадежила! Действительно, не только в объятиях и поцелуях любовь. Чтобы быть любимым, нужно что-то собой представлять.
Теперь-то я думаю, что вовсе не нужно что-то собой представлять, чтобы быть любимым. Любят не за что-то. Любовь — не награда за прилежание. Но тогда я думал иначе — и это к лучшему.
Такие короткие посещения повторились еще несколько раз, с интервалами в месяц-полтора. Снова разговоры, немного вина, мои невинные поцелуи, во время которых Бемби старательно отводила губы.
Мне было хорошо с 'нею на улице, в кино — везде. Я умел жить минутой, я забывал, что через полчаса мы расстанемся. Сейчас она со мной — чего же еше?
И все-таки я стал снова посещать СНО, даже в ущерб некоторым нашим походам в кино, — зарабатывал право быть любимым.
Но иногда случались приступы жестокой меланхолии. Вдруг становилось предельно ясно, что Лилита меня не любит, что она просто играет мной, что ее редкие визиты ко мне объясняются только тем, что она все же не хочет меня потерять. «Пора понять!» — твердил я себе. Что — понять? Да то, что она меня не любит. Оказывается, понять это невозможно. Потому что когда любишь сам, непостижимо, чтобы на любовь любимая не ответила любовью. Все кажется, мешают какие-то недоразумения, что вот-вот все прояснится…