У Пяти углов
Шрифт:
— Да, где-то, конечно, есть в клубах. А на обороте должен быть штамп худсовета и написано: «Художник-копиист такой-то». Где-то еще висят, если не списали. Сейчас ведь не очень модно — копии. Но лучше бы мои собственные работы висели в тех же клубах… Мы тут засиделись, а я не прозеваю вторую серию? Так хорошо играет Ильинский — вылитый Толстой. Наверное, Ильинский изучал настоящие киносъемки — ведь тогда уже снимали Толстого в кинохронике, правда? Пушкина труднее играть в этом смысле: только по портретам.
Мама вышла и крикнула из своей комнаты:
Да, началось! Вы хоть загляните на минуту, какое замечательное сходство!
Перс пошел смотреть сходство, а Вольт — нет.
Странное у Вольта
Чтобы прийти в форму, Вольт решил применить испытанный прием: взял лист картона и стал набрасывать фломастером фантастический пейзаж. Планету, на которую когда-нибудь прилетят люди. Которые сильнее и счастливее нас. Которым он так завидует… Чтобы сделать приятное Персу, можно вообразить, что разговаривают они на эсперанто.
Брат вошел минут через десять.
— Да, сходство как фотографическое! Но когда говорят о Толстом, я сразу думаю о Софье Андреевне. Ее все ругают, а ей же было жутко тяжело с ним.
— Зато она — жена Толстого!
Этим для Вольта объяснялось все. Он никогда не понимал, как можно любить ни за что. Кто талантливее, сильнее, красивее, на худой конец, — того и любят больше. Ну с женщинами немного иначе, но с мужчинами — только так. Любят всегда за что-то. За что-то конкретное. Вольта не полюбила в школе Женя Евтушенко — и он прекрасно понимал почему: она была влюблена в Генку Пушкова, а у того и первый разряд по волейболу, и учитель физики ему пророчил чуть не Нобелевскую премию. Как можно было его не полюбить?! А рядом Вольт, который разрядов не имел, на гитаре не играл… И не тогда ли, ревнуя к счастливцу Генке, Вольт впервые задумался о скрытых в каждом возможностях? Возмечтал их раскрыть? Кстати, сейчас Генка даже не кандидат, а Женя Евтушенко вышла совсем за другого. Но тогда он выделялся по всем параметрам, и совершенно неизбежно, что она полюбила его. Все понятно.
— Ну а если человек тяжелый? Жене ведь не легче, что талант, даже гений. Не с талантом она живет.
— Талант — это весь человек. Тем более — гений. Именно с талантом она и живет, и каждую минуту должна это чувствовать!
— Знаешь, это довольно жестокая теория. Для большинства человечества.
— Правильно, жестокая! Потому я хочу ее разрушить! Но не вздохами о душевных достоинствах чудесных маленьких людей. Такие вздохи — чушь! Никому еще не помогли! Разрушить тем, чтобы каждый мог раскрыть свой талант! Всякое неравенство жестоко, а неравенство биологическое, неравенство способностей — самое жестокое, самое безнадежное! Никакой социальный строй тут не поможет. Наоборот, чем справедливее строй, тем обнаженнее биологическое неравенство! Потому что ничем не оправдаешься, не скажешь, что мне не повезло, я не родился герцогом или миллионером. Когда все равны на старте, тогда особенно обидно неравенство на финише: ведь некого винить, кроме себя. И никакие вздохи не помогут: и женщины, и общество всегда будут вознаграждать талантливых счастливцев. А злобные завистники будут их травить. Поможет только наука, только антропомаксимология! Уничтожит самое последнее, самое жестокое неравенство!
Вольт чувствовал себя пророком. Может быть, он пока что один, ну и что? А сколько было апостолов, они были бедны и гонимы — а завоевали полмира на две тысячи лет! Завоевали глупой сказкой. А за ним — истина! Значит, его учение завоюет весь мир, и не на два коротких тысячелетия,
Завоюет! И случившееся с Груздем ничего не опровергает. Потому и срыв, что Груздь кустарничает. Вот когда люди научатся сознательно управлять аларм-системой — тогда каждый сможет развить свои способности, тогда и уничтожится биологическое неравенство!
Вот так: Вольт желает всем добра, всех хочет облагодетельствовать. А уж близких — тем более. Почему же в ответ так не любят его?! Разве не желает он добра маме? Конечно, желает: пусть ее наивные пейзажи, списанные без всяких претензий с натуры, переживут модную аляповатую мазню! Почему ж она больше любит Перса и не замечает того, что делает для нее Вольт? А разве не желает добра отцу? Пусть найдет где-нибудь в завалах Афонских монастырей новый подлинный список «Слова»! Почему ж он третирует Вольта как мальчишку, разговаривает жестяным голосом?!. А Надя! Пусть бы засыпала здесь, уткнувшись носом ему между лопаток. Почему ж она нарочно злит его, почему всегда хочет переспорить, злит своими глупостями?!. И многие, многие! Почему его не полюбила Женя Евтушенко? Сколько восторженных девиц влюбляются в ничтожеств, в хвастунов, в алкоголиков, видят в них несуществующие таланты, — а Женя Евтушенко не захотела поверить в него?.. Почему сыграла злую шутку Красотка Инна?.. Почему он на стольких людей действует раздражающе, они инстинктивно чувствуют в кем чужака? Вольт ко всем с любовью, а они…
Груз чужой нелюбви давил и давил на сердце. Сделалось страшно: ведь ничего еще не сделано, все только начато! Главное в жизни: успеть сделать свое дело! Неужели он не успеет? Неужели предаст собственное сердце?!
А Перс не замечал, что творится с братом, все говорил и говорил — потому что привык говорить, а не делать!
— Ну хорошо, раскроешь ты полностью способности, мобилизуешь все резервы. А ты уверен, что резервы эти одинаковы у всех людей? Что не возникнет новое неравенство на более высоком уровне? Все будут запросто множить в уме семизначные числа быстрее компьютера, а кто-то — девятизначные!
Вольт вскочил.
— Извини, мне надо съездить за Надей! Хватит ей там!
Только бы Перс не заметил, как ему плохо!
Ага, давай, а я пока посижу с мамой, посмотрю на Ильинского. Ей приятно. Не заметил.
Да-да, бежать, спешить — и сердце успокоится. Во что бы то ни стало добежать до Нади!
Мысли, захочет ли Надя его спасать, после того как он ее выгнал, — такой мысли не возникало. Кому же спасать его, как не ей?
Усевшись в машину, разводя пары, Вольт немного успокоился. Для бодрости включил «Маяк». Как раз должны быть спортивные новости. И точно: баскетбол… борьба самбо… и вдруг: «Виктор Шишкин, «Труд», Ленинград, победил на кубке страны по плаванию среди юношей…» Молодец! Ай да Шишкин! Не зря Вольт с ним возился! Вот если бы все сбывалось так же легко и естественно: нужна наконец Вольту собственная лаборатория — пожалуйста; должен Груздь стать мастером, доказать, что никогда не поздно себя переделать, — пожалуйста… Но у Груздя нелепый срыв, лаборатории не дают — везде как бы стена. Ну почему?! Почему так трудно добиваться элементарных вещей? Неужели непонятно, что нужно прогрессировать, непрерывно прогрессировать? И все-таки победил же Шишкин — значит, не зря…
Вольт уже въехал на мост, клацнули под колесами крылья разводного пролета. Вот уже Васильевский… И в этот миг острейшая боль, какой он еще никогда не испытывал, прошла в груди наискосок сверху вниз — будто нож. И безнадежная мысль: «Не успел, ничего не успел…» Успел сбросить пары и надавить на тормоз.
Вольт не потерял сознания, но окружающее как-то странно отдалилось. И боль — не прошла, а отдалилась, отделилась от сердца. Не было страшно и уже не было обидно, что не успел. Смерть стала так же безразлична, как жизнь.