У Пяти углов
Шрифт:
— Не можешь выпить чаю? Перестань! Там и вино еще, кажется. Давай: «Ради досуга допьем досуха!»
— Но я надеялся… Я прямо к тебе из Москвы, не заходя домой… Я надеялся, что мы выпьем за нас!..
Ему и так было обидно, а ее смех только усугублял обиду. Лиза прекрасно понимала — и не могла сдержаться:
— Давай и выпьем за нас. За нас по отдельности, чтобы каждый остался сам по себе. Знаешь, сейчас модно разводиться празднично: звать друзей, пить шампанское. Давай и мы.
Счастливая легкость, какая давно не переживалась, бродила в Лизе. Стоило сказать:
Да не вешай ты, Саша, носа. Найдешь моложе и лучше! Какую-нибудь очаровательную подследственную. Лично уведешь с пути порока. А пока давай пить чай. И вино ради досуга — досуха!
Она и Федьку не могла оставить в покое — такая переполненная легкость! По телефону сын уже отговорил, лежал на тахте под сенью своих стереодинамиков. А прямо над головой у него там какой-то лохматый идол с гитарой. Лучше бы красивую девочку повесил, Лиза не возражала бы и против полуголенькой, — чем такого дикаря!
— Федька, кончай там балдеть, иди с нами чай пить! И рюмку третью тащи, нечего строить из себя!
Федя ничего не понял — или понял наоборот, что мать собралась замуж? — но с готовностью вскочил, увлеченный настроением Лизы. И даже Александр Алексеевич, хотя и обескураженный неожиданным отказом — он-то ожидал благодарностей, восторгов: ведь как честный человек предлагает узаконить отношения — мужчина! первый! предлагает! — не устоял перед ее внезапной веселостью.
За милых женщин! — скучноватым своим голосом провозгласил он гусарский тост. И прикрикнул на Федю: — Мужчины пьют стоя! Настоящие!
Федька смешно вскочил, смущаясь, что он настоящий мужчина.
Александр Алексеевич вошел в удар, стал рассказывать случаи из практики, чего обычно избегал, и случаи как на подбор смешные, как будто следователь— самая веселая профессия на свете:
А то еще подают в суд на одного композитора. Фамилию нельзя, профессиональная тайна. — Он закашлялся и покраснел: очень ему хотелось, чтобы уговорили его выдать профессиональную тайну.
Но Лиза коварно поддакнула: Да-да, конечно, не выдавай!
— Очень известная фамилия, но выдавать нельзя даже родным и близким. У него дача, как у известного композитора. А за самым забором дом отдыха, потому что фешенебельное место. И в доме отдыха с утра до вечера репродуктор говорит и поет, как полагается, для культурного досуга. У самого забора. Композитор жаловался, что нет возможности работать, а ему в ответ совершенно резонно: «Трудящиеся приезжают отдыхать, как же им без музыки и радиовещания?!» И наконец тот композитор темной ночью перелез через забор и сломал репродуктор. Починили, а он опять за то же самое: сломал
— Как же узнали, что он сломал динамик, если и унес? — переспросил Федька.
— Узнали! И в третий раз как следует починили и повесили новый репродуктор.
— И новый, и починили? — фыркнул Федька.
— И новый, и починили для надежности. Но тут уж сели в засаду добровольцы. Чтобы поймать с поличным. И схватили того самого известного с полным поличным — когда ломал и уносил. Естественно, подают в суд за хулиганство и порчу социалистической собственности. И порчу, и хищение. Думает, если известный, ему все позволено! А хищение соцсобственности — статья серьезная. Ну, мы все же не приняли к производству, учитывая особые обстоятельства, что срывается творческая работа. Не только не приняли к производству, но и посоветовали авторитетно руководству дома отдыха убрать репродуктор вообще, потому что известный композитор — неудобно. Но сами отдыхающие, следующие смены, когда услышали от персонала всю историю, обиделись: как так, из-за того, что он известный, нельзя им полноценно отдыхать с музыкой?! Народ ведь привык к культуре, тянется. И что придумали: стали нарочно собираться под самым забором, где раньше висел репродуктор, и петь песни. А как отдыхающие поют — без слуха, без голоса — сами знаете. Похуже репродуктора. И не выключишь, и не сломаешь! Да, очень известный композитор, — с нажимом закончил Александр Алексеевич, и Лиза снова назло не стала выпытывать фамилию.
При таком «досуге» бутылку выпили досуха быстро. И чай тоже.
Лиза вышла проводить Александра Алексеевича на площадку. Оживление с него сошло.
— Так что, Лизавета, ты окончательно ответила? Не передумаешь?
— Нет, Саша.
Она проверяла себя: при новом «нет» явственно усилилось чувство легкости и свободы. Значит, все правильно.
— И как же мы? Будем по-прежнему?
Лиза еще не была уверена, но, кажется, по-прежнему ей тоже не очень хотелось.
— Не знаю. Может, и не надо, а, Саша? Правда, не теряй времени, ищи себе, которая моложе и лучше.
Он улыбнулся довольно жалко.
— Все-таки я позвоню, хорошо? Подумаем еще, а? Она разрешила снисходительно:
— Позвони, чего ж.
И когда дверь за Александром Алексеевичем захлопнулась наконец, снова усилилось чувство легкости. Освободилась!
В комнате Федька встретил ее подозрительным взглядом:
— Что-то ты, мочка, развеселилась сегодня. Да вы оба.
Не было смысла скрывать от сына:
— Александр Алексеевич сделал мне официальное предложение, а я отказала. Еще вопросы есть?
Видно было, что вопросов еще много. Федька высказал вслух только малую часты
Ну ты даешь, мочка! А с чего? Мужчина солидный и интеллигентный.
Не знаю. Чего-то не захотелось. Скучный он.
Вообще-то да. Но сегодня и не скучный. Про это дело — ну, с репродуктором — забавно рассказал. И как пели дурными голосами из-под забора.
Оба улыбнулись. И оба одновременно подумали об одном: Лиза — о своем эксе, как сказала сегодня Евка, Федя — об отце.