У рифа Армагеддон
Шрифт:
– Доброе утро, ваша светлость, - сказал он.
– Простите мой внешний вид. Этим утром я... не ожидал посетителя.
– Я знаю об этом, - сказал викарий Замсин Тринейр с нежной улыбкой.
– Однако я был поблизости по другому делу и подумал, что просто заскочу и посмотрю, как у вас дела.
Диннис кивнул со своей собственной улыбкой, хотя прекрасно понимал, что Тринейр хотел, чтобы он понял, что ему только что солгали. Канцлер совета викариев "просто так" не заходил к простому архиепископу. Особенно в это время года, когда визит требовал, чтобы викарий, о котором
– Можно?
– Тринейр изящным жестом указал на другое кресло в гостиной Динниса, сапфир его служебного кольца сверкнул в свете лампы, и архиепископ встряхнулся.
– Пожалуйста, садитесь, ваша светлость!
– поспешно сказал он.
– И, пожалуйста, простите также мою невоспитанность. Я действительно не ожидал вас, и, боюсь, целители все еще прописывают маковый сок.
– Не беспокойтесь об этом, - любезно сказал Тринейр.
– После такого падения, как ваше, нам действительно повезло, что ваши травмы не были еще более серьезными.
– Ценю ваше понимание, ваша светлость.
Диннис подождал, пока Тринейр устроится в указанном кресле. Канцлер был выше Динниса, стройнее, с угловатым лицом, глубокими умными глазами и коротко подстриженной бородой. На нем была оранжевая сутана его высокого ранга, украшенная синим пером - символом ордена Чихиро, а подол его сутаны до середины икры был влажным от растаявшего снега.
– Могу я предложить вам что-нибудь выпить, ваша светлость?
– спросил Диннис, как только канцлер сел и протянул руки к весело потрескивающим в камине углям.
– В такой день было бы очень кстати немного горячего какао, - согласился Тринейр, и Диннис кивнул своему камердинеру, который поспешил выполнить просьбу.
– Я сам, конечно, никуда не выезжаю, ваша светлость, - сказал Диннис, - но люди говорят мне, что погода в этом году необычно суровая.
– Они правильно говорят вам, Эрейк.
– Тринейр усмехнулся и покачал головой.
– Там снег глубиной более трех футов, а сейчас только ноябрь - еще даже не совсем зима! Я редко видел так много снегопадов в начале сезона. И, - выражение его лица стало серьезнее, - боюсь, что это оказало предсказуемое воздействие на семафор.
Диннис мрачно кивнул. Самой большой слабостью церковной семафорной системы было то, что она была ограничена видимостью. Темнота, снег, дождь, туман - что угодно из этого могло отключить коммуникационные ретрансляторы Матери-Церкви. Существовала система для передачи сигналов в обычной темноте, но она была менее надежной - более уязвимой к ошибкам в транскрипции на различных семафорных станциях - и намного медленнее, и она все еще не могла справиться с ухудшением видимости в типичную зимнюю погоду.
– Это всегда так, верно, ваша светлость?
– сказал он через мгновение с видом смирения.
– Да, да, это так. Те в других странах, кто завидует нашему высокому положению, редко думают о епитимье, которую мы несем каждую зиму здесь, в Зионе и Храме. Хотя, - Тринейр позволил себе смешок, который показался Диннису не совсем спонтанным, - в течение последних
– Полагаю, что да, - ответил Диннис немного медленно, в то время как его мозг, обкуренный маком, лихорадочно работал.
– И, - признал он со своим собственным смешком, - полагаю, я должен признать, что специально планировал свои пасторские визиты, чтобы избежать зимы здесь, в Зионе, ваша светлость.
– Я не удивлен, - сухо сказал Тринейр, затем фыркнул.
– Любой, кроме деревенского идиота, запланировал бы их таким образом, если бы у него была возможность! Я бы, конечно, так и сделал.
– Что ж, возможно, это - левая рука Динниса указала на гипс, который использовал костоправ, чтобы обездвижить его раздробленную правую ногу, и перевязь, поддерживающую его правую руку - все эти годы пропущенных епитимий, наконец, настигли меня.
Ему удалось сохранить свой голос почти нормальным, но это было трудно. Боль была достаточно сильной, но целители уже предупредили его, что в лучшем случае ему понадобится трость, потому что его правая нога уже никогда не будет прежней.
– О, я сомневаюсь в этом.
– Тринейр говорил таким нарочито веселым голосом, что Диннис заподозрил, что викарий уже слышал отчеты тех же целителей.
– Никто из нас не совершенен, Эрайк, но сомневаюсь, что вы могли быть настолько несовершенны, чтобы накопить такой серьезный долг. С другой стороны - глаза канцлера заострились - возможно, может быть... прискорбно, что вы попали в аварию именно в это время.
– Ваша светлость?
– Диннис почувствовал, как его собственные глаза слегка сузились, когда он понял, что Тринейр наконец-то приблизился к истинной цели своего визита.
– Уверен, вы знаете, что по поводу Чариса были высказаны определенные опасения, - сказал канцлер. Он выдерживал взгляд Динниса, пока архиепископ не кивнул.
– Да, ваша светлость. Действительно, я передал эти опасения епископу-исполнителю Жирэлду и отцу Пейтиру и намеревался уделить им немало своего внимания, пока был в Теллесберге. Теперь, однако...
Его левая рука снова указала на тяжелый гипс, и он пожал левым плечом.
– Я понимаю, конечно.
– Тринейр наклонился вперед, чтобы легонько похлопать Динниса по здоровому колену, затем снова выпрямился, когда камердинер вернулся с изысканно глазированной чашкой из тонкого, как ткань, харчонгского фарфора, наполненной дымящимся горячим какао.
Канцлер принял чашку, пробормотав слова благодарности, и сделал большой глоток, в то время как камердинер поставил кофейник с какао и вторую чашку на маленький столик между ним и Диннисом. Камердинер приподнял бровь, указывая на неиспользованную чашку, но архиепископ слегка покачал головой. Камердинер поклонился в знак признательности и удалился так же бесшумно, как и появился.
– Я понимаю, как и все, почему в этом году пришлось отменить ваш обычный пасторский визит, - продолжил канцлер через мгновение.
– Естественно, это прискорбно, но, учитывая характер и степень ваших травм, это также было неизбежно.