У рыбацкого костра
Шрифт:
Чего только не передумаешь, сидя над лункой в ожидании клева?
Взмах удилищем, интервал, досылка блесны почти до дна, маленькая пауза. Снова взмах, легкое дрожание лески, и вдруг волнующее ощущение повисшей на крючке тяжести. Сколько ждешь этого мига, а наступает он так неожиданно!
Нет больше созерцательного спокойствия. События начинают разворачиваться стремительно, как кадры в кино.
В какую-то долю секунды от резкого движения рук разлетаются в разные стороны варежки. Не до них теперь.
Скорее
Легкий толчок, ощущение тяжести, трепещущий окунь в пушистом снегу. До чего же веселая работа! Торопись, рыболов! Под тобой кишит окуневая стая. Она может неожиданно перейти на другое место. Пошевеливайся, снимая рыбу с крючка, пришла твоя минута!
Прыгают возле меня припудренные снегом окуни. Я подаю знак приятелям, они стремительно снимаются со своих мест и бегут в мою сторону, сбрасывают полушубки, бушлаты, спешно рубят лед. У нас неписаное соглашение - бить лунки без спроса в пяти шагах от рыболова, нашедшего окуней.
Я выбрасываю на лед еще одного окуня и слышу бас моего друга.
– Пошло, пошло! Вот здорово! Обловился человек!
Краем глаза я вижу Александра Алексеевича: черное пальто, огромные серые валенки с резиновыми тянучками, длинноухая цигейковая шапка, в руках удочка и складной стульчик из алюминиевых прутьев.
Смахивая варежкой льдинки с подстриженных заиндевевших усов, поглядывая на меня темно-карими глазами из-под нависших бровей, он добродушно улыбается и басит:
– Можно из вашей лунки попробовать? Пугать рыбу не хочу, а по крупненьким соскучился: у меня одна мелочь.
Я знаю, что он хитрит. Окуня не так-то просто напугать, когда он жадно бросается на блесну. Просто не хочется моему другу рубить лед, ведь у меня в запасе несколько свободных лунок. Да и любит он посидеть рядом со мной, поговорить, посмеяться.
Всю неделю, промелькнувшую в работе, мы почти не виделись, в пути не успели наговориться, да и каково одному просидеть целый день над лункой?
– Садитесь, - говорю я, - только поторапливайтесь. Я уже пять минут воюю, стая может отойти. Хотя вряд ли вы поймаете крупненького, вы такой невезучий!
Александр Алексеевич не обижается, он и сам любит подтрунить надо мной. Кряхтя он усаживается на стульчик и весело говорит:
– А где здесь самый большой окунь? Довольно гулять по Шоше, садись на крючок, в Москву поедем.
Небрежно он взмахивает удилищем, смотрит, как я таскаю рыбу, и вдруг вскакивает: из лунки с превеликим трудом вылезает здоровенный окунь, под стать тянучкам на большущих его валенках. И такой это красавец, что за него
– Тэк-с, - довольно говорит Александр Алексеевич.
– А где здесь второй такой окунь?
Но проходит минута, другая, а поклева нет, окуни отошли. Разговор тоже не клеится. Друг мой поднимается, кряхтя берет, стульчик и как бы невзначай подвигает ногой к моей куче окуней пойманного им горбача.
– Вот и подшутил я над вами. А вам урок - не смейтесь над старшими, учитесь у них ловить настоящую рыбу.
Он уходит. Я не свожу глаз с его окуня, полчаса сижу над лунками и затем с ожесточением крушу лед вокруг своего ведра, но рыбы нет.
Наконец Александр Алексеевич подает мне сигнал, он нашел стаю и зовет на помощь.
Я срываюсь с места и бегу к нему. Дружба - всегда дружба…
Зимний день
По-темному мы выходим на лед, покрытый глубоким снегом, и направляемся к Строковскому омуту. Напротив канавки там вчера неплохо ловились окуньки.
Товарищи уходят вперед, я задерживаюсь у левого берега с Георгием Николаевичем и начинаю блеснить во вчерашних лунках.
Ночью лютовал мороз, лунки затянуты толстой пленкой льда. Но раскрыть их куда легче, чем вырубить новые. Даже от удара пяткой они распечатываются с глухим причмокиванием.
При первой же поклевке я лишаюсь блесны, на которую так хорошо вчера шел окунь. Я досадую, спешно привязываю большую блесну с тройником и решаю обязательно поймать прожорливую щуку. Это ее работа!
В соседней лунке минут через десять ощущаю резкую поклевку. Рыба промахнулась, не засеклась, но от столкновения с блесной, по-нидимому, ушибла нос и стоит где-то поблизости. Я подманиваю ее игрой блесны, возбуждаю ее аппетит. И скоро вытаскиваю ее на лед. В широкой пасти щуки нахожу серебряную блесну с обрывком капрона.
– Вот забавный случай, - говорю я Георгию Николаевичу.
– Преступление и наказание. Идите взгляните!
Но ему недосуг. Схватившись обеими руками за удилище, он тянет из воды что-то очень тяжелое.
– Коряга небось? Того и гляди удочка треснет.
– Какая там коряга. Шевелится, дергает, честное слово. Помогите!
Из узкой окуневой лунки показывается острый, почти белый нос огромной рыбы.
– Рубить, что ли?
– спрашиваю я, берясь за пешню.
– Погодите, как бы дело не испортить. Рыбка-то какая, а? Возьмите удочку, а я палец просуну.
Георгий Николаевич сбрасывает рукавицу, осторожно опускает палец в лунку и с натугой тащит рыбу. Показываются янтарные глаза, серебристо-фиолетовые щеки, но жабры не пролезают.