У себя дома
Шрифт:
— Зачем вы Сливу губите? — жалобно выкрикнула Галя.
— А зачем она? — Иванов удивленно посмотрел на нее.
— Она хорошая корова.
— Тьфу ты, напугала! Это нас не касается. Цугрик позвонил и велел сдать, а тут машина подвернулась. Ты там у себя запиши: как непригодную к молочному производству.
Он отвернулся и принялся опять любовно подкладывать щепочки в огонь.
Галя все поняла. Это она сама, своим языком предала Сливу, и этот бюрократ, обозленный за отчетность,
— Не отдавайте Сливу, я прошу вас! — стала она молить Иванова. — Это очень молочная, первоклассная корова.
— Слушай, — сказал Иванов. — Ну, как на вас всех угодить? Уж так стараюсь, чтобы и волки сыты и овцы целы… Кто для меня важнее — ты или Цугрик? Да плюнь ты на эту Сливу — подумаешь, молочная!
— Я Сливу не отдам! — быстро сказала Галя и выбежала вон.
— Эй, эй! — закричал Иванов, высовывая нос из пристройки. — Акт составлен. Ты знаешь, что за самоуправство полагается?
— Не отдам, — чуть не со слезами сказала Галя, обхватывая корову за шею и заворачивая ее в коровник. — Как вы можете? Все понимаете — и так можете? Это же разбой! Не отдам! Ее испугали аппараты, она же чувствительная, как человек, она отойдет!..
— Чувствительная! — захохотал Иванов. — А читать она у тебя не умеет? Может, в школу отдадим? А ну, отдай корову, не дурачься, мне некогда с вами заниматься глупостями.
Галя уцепилась за Сливу и приросла к ней. Иванов кликнул шофера.
— Отпусти, — сказал шофер. — Добром не пустишь, силой оторвем.
— Попробуйте, — сказала Галя.
— Берите корову, а я ее придержу, — сказал шофер, смеясь.
Он схватил Галю и потащил от коровы. Галя извивалась, била его каблуками, но он только посмеивался:
— Ух, хороша, злющая доярочка! Где ты живешь, я тебя украду.
Галя извернулась и вцепилась зубами в его руку. Он охнул и выпустил ее.
— Ого, гадюка…
Он уже не смеялся. Он наступал, здоровенный, грозный, разъяренный от боли.
— Бей, — сказала Галя, изо всех сил цепляясь за Сливу.
Шофер свирепо посмотрел на нее, опомнился и, плюнув, отошел.
— У вас тигры, а не доярки, — сказал он. — Ну вас! Так все и расскажу Цугрику, пусть сам приезжает.
Когда мотор его машины затих вдали, Галя выпустила Сливу и поверила в свою победу. Она не знала, что теперь будет.
Иванов побранился, покружил вокруг Гали и ушел. Ему, собственно, было все равно.
Тасю вся история очень позабавила.
— Молодец! — сказала она. — Пусть он сам, боров жирный, протрясется сюда, а то привык браковать, не глядя. Хорошо ты им нос утерла! Молодчина!
Галю
В дороге Галя промокла, сейчас ее брал озноб, но она боялась отлучиться хоть на полчаса.
Так она просидела неизвестно сколько времени, когда явился Костя убирать навоз.
— Караулишь? — сказал он. — Вся деревня уже знает, как ты воюешь. Давай, давай, орден получишь!..
— А ты не издевайся, — попросила Галя.
Но он был в таком настроении, что ему хотелось издеваться.
— Дурочка ты, — сказал он. — За что ты воюешь? С кем ты воюешь? Приедет Цугрик, ну и что ты докажешь?
Галя повернулась к нему спиной. Его это уязвило, он стал смеяться:
— Хорошее жаркое из Сливы получится, жирное.
И он смеялся, находя в этом большое удовольствие: травить.
Она не знала, куда спрятаться. Едва дождалась, когда он убрал навоз и ушел.
Галя пошла в пристройку, раздула в топке огонь, подложила щепок. Она дрожала и была голодна.
Щепки горели, а она не ощущала тепла и совала, совала руки в огонь, пока не обожгла их искрами.
Цугрик не явился до вечера. Скорее всего ему было лень, а может, он по опыту знал, какое это хлопотное дело — связываться с доярками.
Галя с пятого на десятое подоила своих коров. У нее разболелась голова, просто разламывало виски. Никогда она не сливала так мало молока, как в этот раз.
Потом она долго, очень долго брела в темноте через плотину, мимо церкви, и ее шатало, как пьяную, она все время напряженно думала, куда ступить.
Придя, она не стала ужинать, а одетая завалилась на свой соломенный матрац — и поплыла в душной, горячей тьме без огоньков, без проблесков. Очень смутно слышала, как Пуговкина шаркает, бубнит, трогает ее лоб, кладет какую-то мокрую, со стекающими каплями тряпицу.
— Сливу не отдавайте, — сказала Галя.
— Что, что? — пробубнила Пуговкина.
— Сливу не отдавайте, — сказала Галя и провалилась в темноту, как в яму.
Четвертая часть
1
За окном виднелся огород с сухими помидорными стеблями, окруженный кустами смородины и голыми рябинами. Покосившийся, гнилой заборчик отделял его от улицы, по которой редко-редко кто проходил, большей частью знакомый.
На рябинах бойко копошились синицы, а в воздухе летали белые мухи. Шла зима.