У сопки Стерегущей Рыси
Шрифт:
Я молчала и не могла ничего сказать.
— Я очень вас прошу! — умоляюще прошептала женщина. — У нас ей будет очень хорошо!
— Мама, Альма уже хочет домой! — радостно проговорил мальчик.
— Ну ладно… — чуть слышно сказала я. — Пусть она будет Альма.
И Недду увели в красивом ошейнике в вечернюю темноту, в дождь, в осенний ветер.
Ночью я лежала и плакала, уткнувшись в подушку. Всего-то дней шесть прожила у нас Недда, а мне казалось — я потеряла близкое, родное существо, жизнь без которого теперь представлялась мне невозможной…
Прошло
— А может, и зря мы её отдали? Я что-то к ней привык, а теперь сразу пусто в квартире стало.
— Не говори ты об этом, я и так сама не своя хожу. Сегодня чуть не поехала по их адресу за нашей Неддой…
Мне показалось, что мама всхлипнула. Не помню, как я ворвалась в комнату, вся в слезах… Помню, что плакала и твердила об одном — вернуть, вернуть Недду, и как мама тоже заплакала, и мы решили ехать за ней немедленно.
Уже который день, не переставая, лил дождь. Мы с мамой даже не взяли зонтика и, пока добрались до другого конца города, совершенно промокли. Когда мы наконец, стряхивая с себя холодные брызги, остановились перед нужной дверью, у меня всё похолодело внутри от волнения. На звонок нам открыла знакомая уже женщина; она сразу узнала нас, заулыбалась как-то виновато и суетливо:
— Ой, знаете, а мы вам хотели позвонить…
— Мы пришли за собакой, — мрачно сказала я, со страхом оглядывая коридор и не находя в нём Недды.
— А знаете… Мы её наказали. Сейчас, сейчас… Она в ванной. Она, знаете ли, ободрала нам кресло, вот мы её и наказали.
Женщина торопливо зашла в ванную, и через секунду оттуда с шумом вырвалась Недда и бросилась с радостным визгом прямо ко мне. Она неуклюже ласкалась и повизгивала, будто всхлипывала от слёз.
— У нас маленькая квартира, а Альма, нам сказали, будет очень большая, — оправдывалась женщина.
— Не беспокойтесь, мы её забираем обратно, — сказала мама.
— Да… Вы уж извините, что так вот…
А мы уже почти бежали вниз по лестнице с радостно суетящейся между нами Неддой. И когда мы подошли к нашему дому, Недда уверенно подбежала к подъезду, толкнула лапой дверь и, не дожидаясь нас, бросилась прямо к двери нашей квартиры.
Шаян встретила её долгим, восторженным воплем. Шаян и так была очень разговорчивой кошкой: она даже на своё имя всегда откликалась ласковым, кокетливым «мрр-м», а тут уж и вовсе разошлась — затянула радостное «мя-а-а-у-у» и стала тереться головой о Неддину морду. Недда восторженно облизала кошку, обежала всю квартиру и на радостях даже осмелилась подойти к суровой бабушке.
С возвращением Недды наш дом снова ожил. Если в свою недолгую бытность Альмой Недда разодрала
В то время у нас жил грач Кузя, которого я принесла ещё летом. Какой-то шутник подрезал Кузе крылья, и он не мог летать. Недда косилась на клетку с Кузей жадными глазами, но я даже подходить к клетке ей не позволяла. Однажды, когда я чистила клетку и на минутку вышла за водой, Недда тут же бросилась к клетке, толкнула её и с грохотом уронила на пол. Когда я вбежала в комнату, Недда, забыв обо всём на свете, с лаем гонялась за Кузей. У бедного грача так стучало сердечко, что я даже испугалась за него.
Да и мало ли было других проделок, не говоря уже о лужах на полу! И всё же Недда постепенно взрослела, заметно и неумолимо росла, обещая быть и впрямь очень большой собакой. Неддин рост был предметом моей гордости: я то и дело измеряла её в холке и с радостью отмечала прибавляющиеся сантиметры. Недда теряла детскую угловатость и теперь всё больше напоминала собой овчарку, но только очень крупную и с короткой шерстью. Одно за другим встали уши, чёрная, без единого пятнышка шерсть стала блестящей и гладкой, и люди на улице всё чаще говорили: «Какая красивая собака! Что это за порода?»
Какая разница, какой породы была моя Недда?! Может быть, она была смесью овчарки и дога, а может, и кровь большой дворняги перемешалась в ней, кто знает? Главное, что она была доброй, сильной и смелой. Была моей, только моей собакой.
Я записалась в клуб собаководства и начала учить Недду собачьим премудростям. А Недда, казалось, излучала из себя сплошное непослушание и упрямство. Я говорила ей «рядом!», а она хватала своими крепнущими клыками меня за ногу или срывалась с поводка и, дразня меня, бегала вокруг.
Помню, что, когда мы пришли на первое занятие в клуб, множество больших собак совсем не испугало её, как я думала. Она легко вошла в их компанию, так, будто уже давно была с ними знакома. Она вела себя очень дружелюбно, но обидеть себя не позволяла, да и не нашлось на то охотников: все овчарки доходили моей Недде лишь до лопатки. Недда была просто возмущена тем, что я взяла её на поводок и не даю поиграть с собаками, она никак не могла понять, что мне от неё нужно, рвалась, хрипела, лаяла и мешала заниматься всей группе. Мне было ужасно стыдно, руки онемели от напряжения, и, вытирая со лба льющийся пот, я зло шептала: «Тупица! Дубина!»