У сопки Стерегущей Рыси
Шрифт:
Панический страх всякой скотины перед дымом и огнём вдруг исчез, когда Люська увидела скрывшегося в завесе дыма хозяина. Она пошла за ним, не раздумывая, и тут же потеряла его из виду.
Шарахнулась от огня в другую сторону, ослепнув от едкого дыма. Охваченная ужасом, она жалобно замычала.
«Господи, неужели Люська!» — подумал Потеряхин. Сквозь треск и гул пламени он слышал Люськино мычание, но не мог понять, где она. Да где было понимать — самому бы выбраться из этого ада. Журавлиного гнезда не было.
— Люська! Люська! — охрипшим, сорвавшимся голосом кричал он, проклиная всё на свете.
Прыгая через огонь, он обжёг ногу. И сзади, и справа, и
— Люська! Люська! Люсь-е-на-а!
Не в силах слышать мычание пропавшей Люськи, зажимал уши, но голос её по-прежнему сверлил его мозг.
Внизу полыхал пожар. Сквозь дым бесстрастно и холодно светлело оловянное, похожее на бельмо солнце.
Он сидел, тупо глядя на огонь, перепачканный землёй и сажей, когда из-за бугра вдруг вышла, поводя опалёнными боками, Люсьена. Она подошла к Потеряхину и ткнулась мордой в его плечо. Он молча обнял её шею, пахнущую палёной шерстью.
У СОПКИ СТЕРЕГУЩЕЙ РЫСИ
Весной на разливах Амура видимо-невидимо всякой птицы. Кричат и танцуют на маленьких островках, покрытых жёлтой осокой, журавли; с шумом плюхаются в воду большие стаи уток; неуклюжие чёрные лысухи то и дело заныривают под воду, а хохлатые чомги держатся поближе к тростниковым зарослям. Лебеди, надменные, неторопливые, плавают особняком. Потом появляются гусиные стаи и приносят с собой ещё больше беспокойства и шума. Но птицы остаются здесь недолго: многим из них ещё лететь и лететь на север, к родным берегам. А здесь, на приамурских озёрах, им нужно лишь отдохнуть и набраться сил.
1
Как-то в апреле егерь заказника Николай Шитов подобрал на озере молодого гуся-однолетку с перебитым крылом. Это был крупный красивый гуменник [6] с лакированным чёрным клювом и плотным густо-серым лоснящимся пером. Глаза у гуся были тёмно-коричневые и умные. Николай с трудом поймал его. Удивительно сильный и увёртливый, гусь сумел-таки хватить его за палец так больно, что Николай потом долго не мог пошевелить им.
6
Гуменник — вид дикого гуся.
Шитов жил в большом казацком посёлке Пашкино на самом берегу Амура.
Если приходила большая вода, то она заливала весь огород Шитовых и подступала к сараю.
Жена Николая, Нина, увидев гуся, сказала:
— Жирный какой! Вот тебе и подарочек ко дню рождения. В духовочку его…
— Зачем сразу в духовочку? Гусей, что ли, на дворе нет?
— А что, ты его просто так держать хочешь? Вот ещё, корм переводить-то! — сердито ответила Нина и пошла к корове.
За домом стояла пустая, довольно просторная клеть, там раньше жили цыплята. Туда Николай и пустил раненого пленника. Гусь вырвался из рук, забился в угол, злобно поблёскивая глазами и шипя.
— Ну что шипишь? Не я виноват, братец, что лететь не
А тут сосед, шофёр Серёга, заглянул:
— Повезло тебе, Колян! Пригласишь, что ли, на обед?
— Да что вы все — с голоду подыхаете? — неожиданно разозлился Николай и тут же решил: —Вылечу и выпущу вам всем назло! Ясно?
Так решилась Пашкина судьба. Крыло у него было перебито несильно. Шитов крепко забинтовал его, и через некоторое время оно совсем зажило.
Первые недели Пашка не вылезал из своего угла. Со страхом смотрел он вокруг, слушал разноголосый шум хозяйского двора. Наглые куры то и дело подходили к сетке, заглядывали внутрь, а петух бессовестно орал над самым Пашкиным ухом. Во дворе было столько всякой живности, что у Пашки поначалу голова шла кругом: визжали и носились по двору несколько грязных поросят, серая кошка с выводком котят гоняла воробьёв и кур, утром и вечером мимо Пашкиной клетки проходила громадная корова Малинка. Но самым страшным были собаки — одна большая и две маленькие. Они всё время норовили подобраться к Пашке, лаяли и скалили зубы.
Оживал Пашка только на рассвете, когда тих и пуст был двор. Рядом, над Амуром, часто кричали пролетающие гусиные стаи, и Пашка отчаянно звал их во весь свой мощный и чистый голос. Но гуси летели мимо. А скоро и вовсе исчезли — подались к своим гнездовьям на север.
Правда, какие-то птицы, похожие на его сородичей, появлялись то и дело на дворе. Но разве это были настоящие гуси?! Большие, толстые, пёстрые, с жёлтыми клювами, они и не думали летать, только гоготали, просили есть и ссорились между собой. И Пашка возмущённо шипел в ответ.
Постепенно Пашка привык к Николаю, который кормил его, наливал в тазик чистую воду и ласково разговаривал с ним. Случалось, Николай уезжал в тайгу, и тогда корм Пашке бросала Нина. В ответ на Пашкино шипение она ворчала:
— У-у, змей! Всё равно осенью зажарим, узнаешь у меня!
И всегда забывала сменить грязную воду в миске.
2
Пришли жаркие долгие летние дни. Целыми днями в реке купались ребятишки. Ещё недавно по-весеннему дымчатые, сопки вокруг посёлка стали густо-изумрудными — буйно и скоро поднимались амурские цветы и травы. Птицы замолчали, все были заняты подрастающими птенцами. И только на хозяйском дворе царило обычное оживлённое безделье. Котята у серой кошки стали совсем большими и всё время сидели у Пашкиной клетки. Собаки целыми днями валялись в тени, высунув красные языки, и почти не лаяли.
А Пашка так скучал и страдал от одиночества, что однажды в ответ на гоготание дворовых гусей подал свой звонкий, сильный и злой голос. Гуси сразу же насторожились.
Гусиную семейку возглавляла старая гусыня. Даже гусак Яшка слушался её. Пятеро их гусят, вылупившихся ещё в начале весны, стали уже большими и самостоятельными. Четверо были толстыми и пёстрыми, а самая маленькая гусыня — белой, без единого пятнышка. Николай звал её Белкой.
Четыре Белкиных братца — Желтоклюв, Куцый, Толстяк и Храбрый были очень вздорными молодыми гусаками. Выходя за ворота, они постоянно затевали драки с другими гусиными семействами, то и дело ссорились между собой и ругались со своими родителями. Они считали себя взрослыми, и им не хотелось слушаться родителей. Но старая гусыня не зря так долго жила на свете: была она хитра, увёртлива и умна. К тому же каждый год у неё появлялись красивые здоровые гусята. А иначе разве стала бы их держать практичная и строгая жена Николая Шитова?