У Судьбы на Качелях
Шрифт:
Безутешные родственники плакали, Соня закрыла лицо черным кружевным платочком, но Семен сдержался, только мысленно посетовал на музыку — вздергивает нервы у людей, разве нельзя было провести панихиду в тишине. Зачем нужна эта озвученная скорбь, похороны требуют молчания и уважения, осмысления достоинств и достижений ушедшего, хотя. какая Маркуше разница, он не слышит, вся эта громкая показуха нужна живым — вот какой почет мы оказали покойнику. Да, народу явилось много, широка страна Австралия, в Израиле столько не придут, только узкий круг знавших и почитавших (в смысле читавших), прибегут други и недруги, одни проводить, другие из любопытства. А к Маркуше из других стран понаехали. Соня, немного успокоившись, показывала Семену: вон тот
После похорон Соня пригласила Семена пожить, сколько захочет, и предоставила ему Маркушин кабинет с большим удобным диваном. Семен ходил по кабинету, рассматривал корешки книг на стеллажах — три полки сплошь Маркушины, на разных языках. Сел за стол с мертвым экраном компьютера. Включить бы и поглядеть, что гений писал в последние дни. Но Семен даже включать не умел, не то, что найти что-нибудь. Тайна за семью печатями. Он всю жизнь пользовался пишущей машинкой. Семен стал выдвигать ящики письменного стола. Папка с какими-то рукописями, папки с отпечатанными листами. Непонятно. Маркуша никогда не писал от руки и никогда не распечатывал свои вещи, он переписывал на дискеты и отдавал издателю — Семен сам видел, как Маркуша передавал дискеты, из рук в руки. Тогда он приболел и не смог отвезти, и издатель сам приехал к нему.
Семен начал читать пронумерованные печатные листы из одной папки и зачитался. Когда закончил, было два часа ночи. Классная вещь! Открыл другую папку и тоже прочел, не отрываясь. Задумался. Судя по всему, это последние вещи Маркуши — на первых листах совсем недавние даты. Для чего-то он их распечатал, а для чего, теперь не спросишь. Может быть, хотел посмотреть, как это выглядит и как читается всё в целом, а не по кусочкам на экране… А ведь, скорее всего, об этих папках никто не знает, разве Соня.
Утром, невыспавшийся, но бодрый, Семен за завтраком, с удовольствием отпивая глоток горячего кофе, спросил:
— Сонечка, а что Марк писал в последнее время? Что-то есть готовое?
— Не знаю. Что-то писал, конечно. Он всегда писал, ты же знаешь. Но он мне ничего не говорил. он никогда со мной не делился, — усмехнулась она грустно. — И вообще он ни с кем своими планами не делился. Ты посмотри сам, может, есть что-то законченное.
Я? — удивился Семен. — Во-первых, я не умею обращаться с компьютером, а во-вторых. какой в этом смысл?
— Да, пожалуй, уже никакого. Вряд ли у него есть что-нибудь готовое. Маркуша, когда заканчивал книгу, переписывал на дискеты и сразу отдавал своему издателю. У него даже литературного агента не было. Но если ты хочешь, я тебе включу и покажу, как просматривать тексты.
— А что, у него договоры были заключены?
— Нет, это я точно знаю. Да они были ему не нужны. Он прекрасно знал, что как только напишет, сразу и возьмут издавать. Ему часто звонили, мол, когда примерно ждать, а Марк эти звонки не любил. Вот, он умер. — у Сони увлажнились глаза, — и больше никто не звонит. сразу потеряли интерес.
— А что за папки у него на столе, ты не знаешь? Разве он печатал на бумагу?
— Не знаю… может и печатал. Я его кухню не знаю. — Соне явно был уже скучен этот разговор и она охотно отвлеклась на телефонный звонок.
Семен внимательно слушал, — не издатель ли звонит и требует готовый роман, но быстро понял, что кто-то выражает еще раз глубокое соболезнование, и этот кто-то Соне явно не безразличен
Семен знал — у всех крупных писателей есть литературные агенты. Но Маркуша всегда вел себя нестандартно. Вот, на Соньке с исторического факультета вдруг женился. Она в литературе ничего не смыслит, знала только гонорары на тряпки и украшения проматывать и, кроме живости и смазливости в ней ничего не было. Но она многим нравилась, и Семена не обошло (еще как не обошло — ночевал под ее окнами, пока утром не увидел выходящего из подъезда Маркушу). Маркуша всех обскакал, наградил Соню беременностью и, не мудрствуя лукаво, женился. Теперь Соня попечалится и заживет не хуже чем прежде. Книги издаются и еще будут издаваться и переиздаваться, гонорары потекут безутешной вдове с ее семейством.
— Марк был очень талантлив, — сказал Семен. — Жаль, он бы еще много книг создал. Спасибо за завтрак. Пойду, может, найду дискеты, и ты отдашь их издателю.
Семен еще ночью просмотрел все ящики и ящички, но дискет не обнаружил. Значит, последняя вещь в компьютере и еще не закончена. А в этих папках. в них определенно законченные романы. Маркуша их не переписал, а только отпечатал для себя. Посмотреть, подумать. И никто теперь ковыряться в этом компьютере не будет, никому не нужно.
— Соня! — позвал он, открыв дверь, — включи мне компьютер, посмотрю, что там.
Соня зашла, показала, как открывать файлы, как их читать. Семен, к собственному удивлению, все понял. Не такая уж мудреная штука!
— Только осторожно, на эти кнопки не нажимай, а то текст сотрется, — предупредила она, но тут же пожала плечами, мол, теперь всё равно.
Соня ушла, Семен стал просматривать список файлов. а ведь всё тут, и это он читал, и это. а вот названий, что в папках, тут почему-то нет. да вот же они, оба!
Семен открыл файлы, один за другим, и убедился — всё точно, это он и читал ночью. Но как странно. один роман тут написан полностью, а другой. только до середины. И все главы имеют другие названия. Семен заглянул в папку, перелистал. Ну да, и текст местами отличается. Как это может быть? Нет, этой кухни ему видно не понять. Не у Сони же спрашивать. Ну ладно, все это уже неважно. Никому они теперь не нужны, его романы, некому интересоваться. Кнопки. кнопки. умная штука комппьютер.
Аэропорт Бен-Гурион встретил его сухим жарким воздухом — опять хамсин. Ничего, всё хорошо, ему не привыкать. Всё просто отлично. Сумка оттягивала плечо и он взял такси.
Когда в издательстве с Семеном заключили договор (ох, как редко такое случаеся в Израиле!), и вскоре в газетах появилась реклама, а на прилавках книга, за которой уже через неделю выстроились очереди, на Семена свалилась слава. Деньги. Зависть друзей и недругов. Наступила новая жизнь, та, о которой он грезил ночами. В издательстве спросили: над чем он сейчас работает и не желает ли опять заключить договор. Семен ответил: желаю. Но на других, более выгодных условиях. Но писать буду долго, сами понимаете, хорошую вещь нужно выносить как ребенка. И он стал вынашивать, с наслаждением перебирая пачку глянцевых книжек на письменном столе и покрикивая то на жену, то на дочку: совсем разленились, не шевелятся, чашки кофе во-время не дождешься! Я им все блага, а они. А Сонечка-то, приятная бабенка, глуповата только. но это даже к лучшему.
На Семена посыпалиь предложения выступить, поделиться писательским опытом, Семен отвергал — нет времени, работать надо.
Вдруг его срочно вызвали в издательство, к главному редактору. Тот протянул ему бумагу — факс из Австралии. Какой-то тип заявлял о своем безусловном авторстве и грозил издательству и лично Семену всеми мыслимыми карами, вплоть до международного суда. «Он же умер!» — чуть не выкрикнул вслух Семен. Он еще раз глянул на лист — там стояла совсем другая фамилия.
— Это ошибка! — заявил Семен. — Пусть докажет. Я никакого отношения к Австралии не имею, я гражданин Израиля.