У великих истоков
Шрифт:
И вот мы опять в Москве.
Сын уже большой. Когда я возвращаюсь после болезни из Харькова, он трогательно и заботливо ухаживает за мной.
Потом мы вдвоем едем в Харьков. Я с головой окунаюсь в литературную работу, в издательское дело.
Видимся с Мурзиком мало — до моего ухода в издательство и изредка за обедом. По вечерам у меня бесконечные заседания. Сынок обычно просит, когда вернусь, обязательно посидеть у его кровати.
А наутро:
—
— Но ведь ты крепко спал.
— Спал, а все слышал. Ты подошла ко мне, зажгла огонь. Я видел — бледная, усталая, и не хотел приставать. Думал — сама посидишь. Потом тихонечко встал, заглянул в щелку. Ты долго ходила по комнате, потом говорила по телефону…
И спустя несколько минут:
— Хорошо Игорю: его мама целый день дома. И сестренка у Игоря есть.
— Ты бы хотел, чтобы твоя мама тоже целые дни была дома?
Мурзик долго думает, потом твердо говорит:
— Нет, мамочка! Я хочу такую маму, какая у меня есть!
Начался 1927 год. Я готовилась к поездке за рубеж: меня собирались командировать на Выставку книги в Лейпциг. Очень хотелось взять с собой ребенка. Я понимала, что с ним будет трудно, но так велико было желание долго быть вместе!
— Возьми меня, мамуля! Может, мне больше никогда-никогда не удастся туда попасть…
— Что ты, любимый! Вся твоя жизнь впереди. И она будет солнечной. Ведь мы за это боролись.
— Ну хорошо. Тогда расскажи, как все будет при коммунизме.
— Это очень трудно, сынок. Такие ребята, как ты, доживут, увидят. А рассказать почти невозможно.
— Без тебя, мама, я не хочу доживать, — сквозь слезы говорит Мурзик.
Весна пришла поздняя, но дружная.
Госиздат Украины находится почти рядом с домом, и Мурзик часто провожает меня на работу.
Каким же нежным, ласковым проявил себя сынок, когда меня свалила злокачественная ангина!
Ребенку долго запрещали входить ко мне в комнату. Наконец разрешили. Мальчик был просто счастлив. А что с ним творилось, когда увидел меня на ногах!..
— Ты в чулочках, — значит, уже совсем выздоравливаешь! — И закружился, запрыгал по комнате.
Промелькнула первая половина мая. В четверг был сильный ливень, и я задержалась на заседании правления. Часов около пяти приоткрылась дверь, в кабинет заглянула робкая сероглазая мордочка Мурзика.
— Я сейчас, сынок! Подожди минуту.
Неясная тревога заставила меня отложить все дела, пойти вслед за сыном. Он бросился ко мне навстречу, молчаливый и бледный. Одна ручонка беспомощно повисла вдоль тела, с нее сбегали капли крови. Ребенок, взволнованный моим испугом, разрыдался:
— Меня укусила собака…
Соседи рассказали,
Ночью подошла к постельке Мурзика:
— Сынок, расскажи, как это было. Собака сама тебя укусила или ты дразнил ее? Я не буду журить, не буду сердиться, только скажи все честно.
Мурзик улыбнулся хорошей, открытой улыбкой:
— Я, мамочка, залез к ней в рот и стал щекотать. Она терпела, терпела, а потом не выдержала. Ты не тревожься, ничего страшного нет.
В пятницу я рано кончила работу, получила зарплату, купила цветов, фруктов. Мурзик ворвался в комнату с пылающими щеками:
— Ты будешь дома?
— Да, весь вечер. Хочу почитать.
После обеда он сел в своем уголке и стал что-то строгать. Потом отложил инструмент и дощечки, с тоской сказал:
— Так грустно!
Этого не бывало никогда.
Книга вывалилась у меня из рук. Мгновенно к нему. Села рядом.
— Что ты, любимый? Почему тебе грустно? Ну, давай играть во что хочешь.
Ребенок немного оживился:
— Давай в шашки…
— Ладно, но ты ведь меня обыграешь…
Мурзик отвлекся, развеселился:
— Мамочка, когда лягу, посиди возле меня.
В субботу мы проснулись, как обычно, с первыми лучами солнца.
— Ну, сынок, давай наперегонки! Кто скорее умоется и оденется? Сегодня мне можно пойти на работу попозже. Успеем погулять.
— И я, мамочка, свободен. Уроки сделаны, учительница придет в двенадцать.
— Тогда за дело!
Мы с Мурзиком вместе вышли из дому. А домой его принесли мои друзья. Принесли окровавленного, закутанного в чужие одеяла… Он возвращался один, спешил на урок. У здания Госиздата Украины моего мальчика сбил пьяный шофер.
— Мамочка, что это со мной случилось? Я попал под автомобиль?
— Нет, дорогой. Ты просто упал и разбил головку.
— А почему все в белых халатах?
— Ты в больнице, дружок.
— Мне плохо, мамочка…
Я истуканом сижу в коридоре.
Перелом произойдет сегодня. Падает температура, мальчик начинает потеть.
Часов в пять Мурзик как бы притих. Старшая сестра зовет меня к нему.
Он очень ослабел, но при моем приближении посмотрел на меня единственным уцелевшим глазом, сиреневатым от отеков, и улыбнулся.
Ручонки его вспотели. Повлажнело и все тельце. Температура падала.
От радости, как и от горя, сердце не разрывается. Я вскочила, бросилась по коридору, рванулась к телефону, стала звонить друзьям. Впервые засмеялась: