У Ветра твои глаза

Осокина Анна

Мира намеренно не пила ее ни разу, даже когда еще не была уверена в беременности, потому что боялась навредить малышу.

— Она моя, не твоя! — крикнул Рей, снова начав спускаться.

Мира, с трудом соображая, поднялась на колени, глядя за разворачивающейся сценой.

Удвар расхохотался.

— Все в этом доме — мое. Я подарил тебе ее, потому что вижу, как она тебе понравилась, но эта одержимость рабыней переходит всякие границы! Хочешь — трахай ее или делай, что вздумается, но не смей плодить бастардов-рабов! Мы с тобой это уже не раз обсуждали! — Удвар отошел

от перил и сделал шаг к сыну. — Если бы об этом ублюдке кто-то узнал, а я тебя уверяю — узнали бы и очень быстро, не видать тебе должности главнокомандующего. Император не прощает такие промахи!

Мира видела, как Рей резко отвернулся от отца, который строго взирал на него, будто отчитывал ребенка за плохое поведение, и решительно зашагал вниз. В этот момент дикая схватка скрутила таз изнутри. Женщина согнулась пополам, почти достав лбом до земли, обнимая живот, будто еще что-то могла с этим поделать.

— Мира, — он выкрикнул ее настоящее имя и в три больших шага, перескакивая через ступени, оказался рядом, упал на колени, поддерживая ее.

— Расходитесь! Что встали? — прикрикнул Удвар. — Пойдем, Налура.

Сквозь резкие спазмы, сводящие низ живота, северянка поняла, что они остались одни. Только уже ничего нельзя было сделать. Она отдала бы все на свете, что еще осталось у нее, лишь бы этот ребенок не покидал сейчас ее тело. Но с ледяным ужасом наблюдала, как по внутренней стороне бедер медленно текут вишневые ручейки.

Рей подхватил ее на руки и быстро понес ее в свою комнату.

— Они убили его, Рей, — слабо прошептала Мира, уже не сопротивляясь горячим слезам, рвущимся из самой глубины покалеченной души. — Убили, убили! — всхлипывала снова и снова.

Он аккуратно положил ее на кровать и лег рядом, ни на миг не отпуская. Она цеплялась за его грудь, выплескивая в нее всю боль. Мирослава ненавидела его, потому что он мог бы не допустить этого. Но сейчас он был тем единственным, от кого она могла получить утешение. Половину ночи он сжимал ее в объятиях, гладил по голове, но не сказал ни единого слова. А потом, когда у нее уже не осталось сил на слезы, аккуратно высвободился и куда-то ушел.

Мира не спала, спасительный сон не шел к ней. Лишь лежала не шевелясь, глядя в черную темноту. Ощущая пустоту. Постепенно начало светать. А потом пришла седовласая старуха. Она не была чистокровной монойкой, но и не походила на представителей других народов — смешанная кровь. Мира не помнила, где уже видела ее, но лицо казалось смутно знакомым.

Рей молчаливой тенью стоял сзади, пока та водила руками по телу Миры. При этом северянка отстраненно наблюдала за ее действиями как бы со стороны. Пришедшая повернулась к Рею и молча отрицательно покачала головой. Тот прикрыл веки, как-то весь сгорбился и ушел, оставив женщин наедине.

Та снова принялась водить над ней руками, при этом Мира чувствовала, как боль в животе начинает постепенно затихать. Но в душе — никуда не девалась.

— Ты веда?

Мира наконец вспомнила, где видела ее. Та уже приходила, когда северянка лежала в горячке в доме Аджая. Старуха, закончив, улыбнулась и кивнула.

— Много потерь вынесло твое

сердце, девочка, чувствую это. Вся внутри в дырах, — она положила теплую ладонь ей на грудь, туда, где бьется сердце. — В тебе есть сила. Только она уснула. Разбудишь ее — залечишь те раны, которые я залечить не могу.

— Как? — Мира положила свою ладонь поверх ее. — Как мне разбудить ее? Как унять это жжение внутри?

— Я живу в сиреневом доме вниз по улице, если свернуть направо от главного храма. Заблудишься — у любого спроси, где Гейсара живет — покажут. Приходи, когда будешь готова.

— Спасибо, — прошептала Мира и почувствовала, как ее мягко накрывает сон. Она не сопротивлялась, погружаясь в спасительное ничто.

Глава 7

Как только Мира смогла встать, сразу же покинула спальню Рейчара. Спряталась в свою комнатушку и не покидала ее. Даже не ходила на кухню за едой. О ней как будто все забыли. И женщина радовалась. Она не хотела видеть никого. Ни эту улыбающуюся гадюку Налуру, которая только делала благожелательный вид, ни других рабынь и служанок, ни тем более Рейчара или, того хуже, его отца.

Она почти не вставала с кровати, хотя телесное недомогание уже прошло. Мира не ощущала голода или жажды, она пребывала в каком-то странном состоянии полусна: вроде бодрствовала, но находилась где-то не здесь. Она даже не проверяла: заперли ее или нет. Какая теперь разница?.. Лишь иногда слышала чьи-то шаги по коридору. Этот кто-то останавливался возле ее двери, надолго замирал, словно прислушивался, а потом снова уходил. Так прошло несколько дней.

Одним утром снова раздались шаги. Мира все так же лежала, глядя в потолок. Наконец дверь тихо отворилась. В проходе показался Рейчар с подносом, на котором стояли какие-то дымящиеся блюда и чашки.

— Можно войти? — тихо спросил мужчина.

Мира ничего не ответила. Он зашел и, поставив поднос на небольшой столик с зеркалом, плотно затворил за собой дверь. Тихо и мягко ступая, словно боялся потревожить, подошел к кровати и сел на край. Рабыня не пыталась притвориться спящей, он видел, что она бодрствует.

— Мир, нужно поесть, — сказал он, не поднимая на нее глаза.

Она молчала, лишь изредка моргая. Его ладонь нашла ее и некрепко сжала. Мирослава никак не отреагировала на это. Какая-то ее часть и хотела бы пожать руку в ответ, обнять его, положить голову ему на плечо, снова почувствовать успокаивающий и одновременно будоражащий запах его кожи. Но горькая обида и сильное разочарование заглушали желание сердца.

Он продолжал держать ее почти безжизненную кисть. Тишина давила на уши. Молчание было тягучим, мучительным.

— Скажи хоть что-нибудь…

Наконец Мира повернула к нему голову. Рей смотрел на нее испуганно. С трудом, преодолевая слабость и головокружение, она поднялась и села, опершись о стену. Ее рука выскользнула из его, а он не удерживал.

— Они убили моего ребенка. А ты этому не помешал, Рей, — это то, что гложило ее. Единственная мысль, которая крутилась в голове.

— Нашего ребенка, — хрипло поправил он, сглотнув.