У входа нет выхода
Шрифт:
Дружелюбно, точно деревенский мужик приставучую псину, Кузепыч толкнул гриф ногой, и тот, ворчливо позванивая, укатился в угол. А Кузепыч уже стоял у крайней двери и подыскивал нужный ключ.
– Повезло вам: комната рядом с холлом. Всегда видно, когда стол свободен. Правда, в душ далеко бегать и мячик по мозгам стучать будет. На каждый из плюсОв есть один из минусОв.
Замок щелкнул, и Кузепыч, не вовремя налегший на дверь плечом, провалился в комнату. Сашка увидел деревянные кровати в два яруса и большой
– Размещайтесь! – Кузепыч, отдуваясь, забросил матрас на одну из кроватей.
Над Сашкиной головой пролетела здоровенная сумка.
– Я наверху у окна! Забито! – заорал Макар.
Даня улегся на кровать и вытянул ноги.
– Ну вот! Очередное прокрустово ложе в царстве лилипутов!
Кузепыч поразмыслил над выражением «прокрустово ложе», сурово пошевелил бровями и напомнил, что в ШНыре не выражаются.
Макар, имевший привычку проверять всех новых людей на «слабину», соскочил со второго яруса.
– Слышь, отец! Курить где? – по-свойски спросил он у Кузепыча, хлопая себя по карману. «Отец» посмотрел на Макара и внезапно вдвинул его в стену животом.
– Эй, вы ча? Убьете человека! – пискнул Макар, пытаясь спастись от каменного Кузепычева брюха. – Здоровья моего не жалко?
Кузепыч кинул на Макара взгляд, в котором ясно читалось, что здоровье Макара для него, конечно, ценность, но не такая, как два кило шурупов.
– Ужин через час! С вами – все! – клешня Кузепыча сделала рубящее движение. Он вышел из комнаты.
Влад Ганич бережно снял пиджачок и мучительно поискал глазами, где бы его разместить.
– И как он тебе? – вкрадчиво спросил он у Макара, желая спровоцировать того на осуждение.
Странно, но мнение Макара оказалось на удивление лояльным. Он любил тех, кто умел поставить его на место.
– А ча, нормальный мужик! Хоть отжиматься не заставляет!
В коридоре запыхтели, и в комнату снова просунулось круглое лицо Кузепыча.
– Забыл предупредить! На вашем месте сегодня ночью я закрыл бы двери! И кроватью бы придвинул!
– Зачем? – спросил Влад.
Кузепыч сурово подвигал красной пяткой, заменявшей ему подбородок, и, ничего не объясняя, скрылся.
Девчонок Кузепыч заселил мгновенно. Чувствовалось, что даже самое короткое пребывание в женском обществе его напрягает.
– Разбирайтесь… уф! сами!.. уф!… где чего! – фыркнул он, как морж.
С вещами разобрались рекордно быстро, поскольку вещей ни у кого не было. Но даже с этим минимумом некоторые ухитрились неплохо устроиться. Лена взбила подушку, пришпилила кнопкой к стене фотографию. Что-то подправила, где-то добавила. Вроде ничего и не сделала, а сразу стало по-домашнему.
Алиса забралась на верхний ярус. На спинке кровати она обнаружила три раза по семь зарубок. Видимо, кто-то изнывал и считал дни. Непонятно, отчего дальше он прекратил
Фреда уставилась на верхнюю кровать, на которой кто-то оборудовал себе ложе с балдахином.
– Тут обитает местная грымза! Сперла все одеяла! – с негодованием заявила она.
Рина молча сдернула одеяла и раздала их. Голая электрическая лампочка, жалобно провиснув, болталась на проводе.
– Думаешь, стоит? Грымза будет качать права! – сказала Фреда.
– Не будет, – пообещала Рина. – Это хорошая грымза. Правда, сейчас ей хочется всех поубивать.
Целое лето Рина была единственной хозяйкой комнаты, а теперь тут целая орда. Ходит, все трогает, сгоняет вещи с насиженных мест. Для Рины это было невыносимо. В ее теле всегда жил собственнический дух. Когда-то, возвращаясь из школы, Рина как кошка обегала все комнаты, чтобы убедиться, что нигде не произошло никаких изменений.
Лара села на кровать и энергично вытряхнула на одеяло содержимое сумочки. Вагон косметики, расческа-растопырка, ключи с сердечком. Десятка два скомканных бумажек с телефонами и офисные визитки, которые ей насовали в надежде, что она позвонит. Самым умилительным предметом оказался детский шерстяной носок с завязками.
– Это чей? – спросила Лена.
– Где? А-а! Эвелины!
– Сестры?
– Младшей.
Лена улыбнулась.
– Специально таскаешь?
– Делать мне нечего! Линка из коляски выбрасывает, а я потом по лестнице иду и подбираю, – в голосе у Лары саможаление смешалось с родовой гордостью. Вон, мол, какие мы нравные и швырючие. Знай наших!
Правда, сентиментальности у Лары хватило ненадолго. Когда человек вытряхивает сумку, он обычно настроен по-деловому. Сердце у него на консервации.
– Ну вот, даже лака для ногтей нет!!! Я не смогу тут месяц торчать! Я сдохну! – стонала она, совершая головокружительные перескоки с предмета на предмет. – Мужики какие-то непонятные! Орут! Отжиматься заставляют. И че я лак не взяла?.. Не, все-таки взяла! Ну как чувствовала!.. И чего им от нас надо? Удобства в коридоре!.. Раковина треснутая!
– Заглохни! – Фреда неожиданно пнула ножку кровати, на которой сидела Лара.
Та захлопала ресницами.
– Больная?
– Ну и больная! А что? – с вызовом признала Фреда.
Лара ее дико раздражала, до крайности, хотя они и знакомы-то всего несколько часов. Красивая, ухоженная, влюбленная в свое тело Лара носила себя по жизни как фарфоровую статуэтку и даром получала то, что некрасивой Фреде приходилось выцарапывать и выгрызать.
Одно утешало Фреду: когда-нибудь Лара станет старая и страшная. Ум же у нее, Фреды, останется, и тогда посмотрим, кто лучше плавает в бензине с сигарой в зубах.