У входа нет выхода
Шрифт:
– Слушай! А как она плывет? – спросил вдруг Сашка.
– То есть?
Он наклонился, сорвал траву, бросил.
– Смотри! Трава плывет вниз, а кора вверх… Против течения!
Кора толкалась в берега, путалась в нависшей траве, но, оказавшись на быстрой воде, снова спешила. Навстречу ей плыли подкрашенные торфяным йодом облака.
Рина бежала за ней. Сашка тащил Аскольда, не догадывался, что можно привязать. Когда оставшийся у сосен Миних стал размером с ладонь, Рина вдруг повернула прочь от ручья.
Нагнав ее, Сашка увидел тихую заводь. Открывалась она
Аскольд сунулся в заводь мордой. Пошли волны.
– Видишь? – шепнула Рина.
– Камни, что ли? – удивился Сашка. – Ну, лежат, и чего?
– Это не просто камни.
На берегу из белых меловых камней была выложена стрелка. Она указывала на насыпанный в заводи невысокий курган. На вершине кургана лежала сумка грубой «шныровской» кожи. Сашка захлюпал к ней по воде. Аскольд заступил передней ногой и остался на берегу, с подозрением разглядывая крылатую лошадь в ручье.
От времени кожа сумки одеревенела. Внутри лежал небольшой старинный арбалет рычагового взвода и к нему три болта. Наконечниками служили колючие пнуфы. Сашка потянулся к пнуфу пальцем, но дотрагиваться не стал – отдернул. Рядом – соль в тряпице, нож с деревянной ручкой и тут же крошечный сверток, стянутый шерстяной ниткой.
Разрезать нитку не пришлось. Лопнула сама. Внутри оказался серебряный гепард – плоский, с круглой маленькой головой.
– Дай-ка руку!.. Другую, где нерпь! – велел Сашка.
Деловито закатал Рине рукав, повернул запястье. Вот и четкий контур, продавленный в коже. Сашка коснулся его гепардом, проверяя, подходит или нет.
– В самый раз. Посадишь на клей, и… – Сашка попытался отодрать его – бесполезно. Стал помогать ножом – только оцарапал нерпь. Озадачился, запыхтел.
Снова стал рыться в сумке. Там не было больше ничего интересного. Только смятый, косо отрезанный пергамент.
злобы – смерть ее.
конца возьмет свое.
бы пчелиной суд,
ель принесут.
лет предвиденье дано,
ет во мгле зерно.
минует лишь один —
зобьет кувшин.
в шипении открыт,
ишь позор себе творит.
побеждает,
того, что правда победит.
Аскольд заржал, задирая голову. У серых вершин дрожало маленькое пятно.
– Смотри: пег! Это кто, Цезарь? – крикнул Сашка.
Рина научилась узнавать лошадей.
– Нет, Митридат… Значит, в седле или Макс, или Родион. Больше никто Митридата не берет.
Сашка поежился. Родиона он побаивался. Лучше уж Макс, чем этот краснолицый, со смещенным носом и сухими губами. Макс если и сердится, то быстро остывает. Родиону же всякое человеческое движение сердца дается с огромным усилием. Он даже когда улыбается – точно по дереву вырезает.
– Откуда ты знаешь?
– Яра научила. Смотри, как летит. Два удара – короткое планирование. У Цезаря планирование после трех ударов… Аза вообще без провалов крыльями работает. Эрих, тот вскидывает
Всадник снизился. Митридат еще не коснулся копытами земли, а он сорвался с седла, соскочил на траву. Белый от ярости. Куртка застегнута до самого ворота. На лице ни капли пота. Шатнулся к Сашке, замахнулся хлыстом.
– Ах вы тютлики, песью мать! Вас полШНыра ищет! Ул, идиот, вообще без седла нырнул!..
Сашка набычился. В слове тютлики было что-то особенно обидное, куда хуже песьей матери, которую и на боксе нередко запускали.
– А как в ШНыре вообще узна… – начала Рина.
Родион повернулся к ней всем телом. Рина видела, что он взбешен и лучше бы помолчать, но с ней произошла обычная для нее подмена. Надо было сделать серьезное лицо, а ей вдруг захотелось хохотать. Мышцы лица прямо сводило судорогами смеха. Она поспешно присела, притворяясь, что поправляет брючину.
– По-твоему, возможен двойной нырок, о котором в ШНыре не узнают?.. – заорал Родион и, чтобы не ударить хлыстом Рину, хлестанул себя по ботинку. – Чего ты зубы скалишь? Думаешь, болото прошла? Да вас порожняком выкинуло!
Он дернул за повод Митридата, вскочил на него и тут только увидел в руках у Сашки сумку.
– А это откуда?.. Где взял, дурила? Дай сюда!
Сашка неохотно протянул ему сумку. Родион пробежал пергамент глазами, подержал нож, покрутил в руках древний арбалет. Обломанным ногтем придирчиво потрогал тетиву. Непонятно буркнул: «Да уж… это вам не шнеппер!»
– Это все? Больше ничего? – спросил он.
Сашка видел, что сумку Родион возвращать не собирается. Иначе он не перекинул бы ремень через плечо.
– Да вроде! – брякнул Сашка прежде, чем Рина успела упомянуть про гепарда.
Рина быстро взглянула на него. Теперь сказать правду, не выдавая Сашку, было невозможно. Сашке же стало вдруг вдвое жарче, чем раньше. В глазах завертелись красные пятна. Сопя, он вытирал со лба пот. Отдувался, не понимая, что с ним. Он не знал, что на двушке врать нельзя, даже по мелочам.
Толкнув Митридата коленями, Родион заставил его спуститься в ручей. Конь зачавкал по влажной глине дна, без жалости дробя облака. Родион, сдвинув брови, ковырял что-то пальцем. Рина забежала по берегу – смотреть. На внутренней стороне сумки, на шершавой коже, отчетливо был виден знак: круг и крест.
– Что это означает? – спросил Сашка.
– Ничего, – ответил Родион сквозь зубы. – Просто картинка!.. Поехали! Возвращаемся!
Обратный нырок происходил под конвоем. Первым летел Митридат, за ним – Миних, замыкал Аскольд, довольный, что некому тяпнуть его за круп. Перед болотом Родион проследил, чтобы Сашка и Рина завязали глаза. Но даже и с завязанными глазами полет через тоннель стал кошмаром. Задыхаясь в ядовитых испарениях, Рина слышала непрерывный скрежет, хохот, крики. Чужие голоса протискивались к ней в сознание. Шипели фальшивой лаской, искали лазейку.