У входа нет выхода
Шрифт:
Рине чудилось, что она с закрытыми глазами пробирается через зал, где по десяткам экранов показывают фильмы всех возможных жанров. Выстрелы, лязг клинков, звон монет; рев гвардии, приветствующей императрицу; море, трущееся о гальку; кто-то нашептывает ей, как она красива и желанна; а вот еще кто-то разворачивает фольгу на шоколаде, и Рина слышит довольный тихий смех человека, заслужившего пять минут счастья и покоя.
Пока Рина слушала все сразу, ничего не выделяя, это было еще ничего, терпимо, но едва начинала отмечать какой-то отдельный фильм и с интересом прислушиваться, как остальные послушно затихали – и к ней в сознание утолщающейся змеей
В такие секунды Рина переставала страдать от вони болота, и она казалась ей вполне переносимой.
– Иди к нам!.. Ты только что с двушки. Хорошо тебе там было? Пот, усталость, боль… – шептали голоса.
Рина ничего уже не знала и ничего не хотела – только чтобы все поскорее закончилось. И болото, и двушка. Оказаться в своем мире, рухнуть в постель и выключиться. Что мерещилось Сашке, Рина не знала, но один раз услышала, как он закричал: «Оставь ее!» Кого «ее» – она так и не поняла.
Йушшшшп!
Тугой хлопок воздуха, вялый холод повисшей на коже пены – и они вырвались из болота. Рина сорвала с глаз влажную повязку. В их мире было гораздо светлее, чем на двушке, где они не пробились дальше рассвета.
Их ждали.
Со стороны солнца к ним метнулись два черных вырезанных силуэта. Берсерки. Все случилось мгновенно. Зубы гиелы щелкнули, немного не достав до шеи Аскольда. Гиела метила в горло, но ей помешал повод. Аскольд с болтавшейся на нем гиелой запаниковал, забился, теряя скорость. Спасая Сашку, Родион бросил Митридата на гиелу. Сашку мазнуло по лицу задранным перепончатым крылом. Берсерк, скалясь, махнул топориком, но гиела уже кувыркалась от мощного удара конской грудью. Берсерк цепко, как кошка, ухватился руками за седло. Удержался. Выпущенный из рук топор повис на длинном кожаном шнуре.
Второй берсерк атаковал Рину, зайдя на нее со стороны брюха пега. Умный Миних берег свой сытый животик. Он ухитрился на лету встретить гиелу двойным ударом задних копыт. Гиела увернулась и стала залетать с другой стороны. Родион, закинувшись в седле, головой на круп лошади, ссадил берсерка из шнеппера. Рину ослепила холодная вспышка пнуфа. Седло опустело. Гиела, удивленная необычайной легкостью, растерялась, завертелась и осталась позади – пеги продолжались нестись.
Отбросив разряженный шнеппер, Родион коленями вскочил на седло. Рина увидела его лицо. Оскаленный, осунувшийся, с глазами, покрасневшими от болота, весь в липкой пене урагана, он ничего не боялся потерять и потому был страшнее берсерка.
С седла он кинулся на первого ведьмаря и повис у него на плечах. Тот запрокинулся, пытаясь повернуть кисть с зажатым в ней шнеппером, чтобы выстрелить Родиону в голову. Перегруженная гиела, черпая воздух крыльями, провалилась между туч и исчезла.
Рина и Сашка, с трудом развернув пегов, долго кружили над лесом и полем. Под ними, в сетке грунтовых дорог, пылали солнцем железные крыши дачного поселка. Ни гиел, ни ведьмаря с Родионом они не увидели.
Митридат с пустым седлом кружил над ними. Потом коротким ржанием окликнул Миниха и полетел к ШНыру. Стремена болтались. У правого раскачивался привязанный на шнуре – по примеру ведьмарей – шнеппер
Засеребрилась, пропуская их, защита. Повернули к пегасне, но весь луг перед ней был заполнен шнырами. Задрав головы, на них смотрели едва ли не с полсотни человек. Никто не махал, не кричал – все глаза были устремлены на пустое седло Митридата…
Рина махнула рукой, показывая на главную аллею. Сели у самого ШНыра. Кавалерия стояла на крыльце. Маленькая, выпрямленная, почти запрокинутая назад. Упорно смотрела над их головами.
К ним бежали. Рина спрыгнула с Миниха, сунула повод подскочившему Платоше. Сашка все никак не мог слезть с Аскольда – нога от волнения провалилась в стремя. Митридата уже ловили.
Рина, волнуясь, начала рассказывать о нырке, о схватке с берсерками. Сашка перебивал, пытался взять вину на себя. Кавалерия не отрывала глаз от пустого седла Митридата. Подошла к коню, дохнула ему в ноздри, прижалась к конскому носу лбом.
– Потом. Все потом! Родиона – искать! Покажете, где видели его в последний раз!
– Так в небе же… – растерялся Сашка.
– В небе и покажете! – гневно выдохнула Кавалерия в конские ноздри.
Перехватила Митридата за уздечку, повела к пегасне. Рина, догнав, торопливо рассказала о двух застрявших шнырах за стенкой тоннеля, у самой двушки.
Кавалерия на ходу, гневно:
– Я их знала… Пчела позвала меня, когда они были старшими. Потом оба пропали в один день… Болото не место для выяснения любовных недоразумений. Думаю, освободятся, когда увидят друг друга, а не только себя! Никто другой им не поможет.
– Так они же – нос к носу!
– Можно видеть и – не видеть, – отрезала Кавалерия.
– Но любовь…
– Это была не любовь, а фехтование двух эгоизмов. Исчезни по-хорошему! – приказала Кавалерия.
Рина послушалась. Настырность настырностью, но приятнее тормозить самой, чем о бетонную стену.
Родиона искали до позднего вечера. Шныров – в том числе новичков – растянули широкой цепью. К дачному поселку первым вышел длинноногий Даня. Он не шел – верблюдил, – высоко задирая колени. Даня с осторожностью пронес макушку под воротами, и тут его коротко и сдавленно окликнули из кустарника:
– Эй!
Даня, вечно пребывающий в своих мыслях, сделал шага три, прежде чем сообразил, что существует рабочая вероятность, что окликнули его. С Даней такое регулярно происходило. Он настолько глубоко проваливался в себя, что вообще забывал, что у него есть тело, которое куда-то идет. Вспоминал, когда приходилось шарахаться от гудящих машин или ботинок внезапно зачерпывал воду из лужи, которая ему, самонадеянному самошагающему ботинку, ошибочно показалась мелкой.
– Эй… Пожалуйста! – догнал его голос.
В этом оторвавшемся от «эй!» одиноком «пожалуйста!» было нечто такое, что Даня, поколебавшись, просунул голову в кустарник. И ничего не увидел, только кучу листвы. Даня хотел переступить через нее, но куча выбросила загадочный корневой отросток и резко рванула Даню за стопу. Он охнул и обрушился. Куча выругалась. Даня увидел молодое, выпачканное землей, исцарапанное лицо.
На куртку из грубой кожи была натянута раскисшая от влаги хламида. Кто-то срезал слой дерна и, освободив от земли, закрепил, насыпав сверху листья. Даже черная вязаная шапка и та походила на куст.