У Южного полюса

Борхгревинк Карстен

главным виновником того, что они ничего еще не построили,

являлся мороз, который в эти дни был очень свиреп.

По возвращении на основную базу Берначчи следующим

образом отчитался о своей поездке:

«Мы втерли в лицо и руки для защиты от холода глицерин

и сердечно распрощались с товарищами. После этого начали свой

трудный путь между громоздившимися друг на друга глыбами

льда.

Уже через несколько часов на одних санях сломались

полозья,

и мы затратили изрядное количество времени на необходимый

ремонт. Ледовая обстановка была такова, что каждую минуту

мы должны были останавливаться, чтобы перетаскивать сани

с их тяжелой поклажей через глыбы льда, преграждавшие дорогу.

Как только мы наталкивались на такого рода препятствие,

довольные собаки укладывались на отдых и сочувственно

смотрели на нас, пока мы напряженно работали, чтобы обеспечить

дальнейший путь нашего каравана.

Я лично обращался с животными не слишком терпеливо,

и хлестал их своими большими меховыми рукавицами. Рукавицам

при этом приходилось хуже, чем собакам. В качестве единствен-

ного результата я добивался только всеобщей свалки. Как

только я начинал хлестать собак рукавицами, они, чтобы

избежать ударов, начинали прыгать друг на друга, постромки их при

этом перепутывались и затягивались в узлы. После этого нам

приходилось окоченевшими пальцами растаскивать

огрызающихся собак и развязывать образовавшиеся узлы.

К полуночи мы добрались до одного айсберга и сделали там

привал. Температура была минус 40 градусов по Цельсию; мы

едва не отморозили себе руки, распаковывая провиант и

снаряжение.

Пятнадцатого числа было холодно и ясно. В 11 часов мы

выбрались из спальных мешков; я из-за холода мало спал.

Мы наскоро поели, укрывшись в пещере внутри айсберга.

Солнечные лучи падали внутрь пещеры, ледяные кристаллы

разлагали их на все цвета спектра, грот был разноцветно освещен,

кофе кипело.

За завтраком разыгралось следующее событие. Ивенс,

известный сластена, жевал, как обычно, большой кусок замерзшего

солодового экстракта. Солодовый экстракт очень липок и при

нормальной температуре, когда же он замерзает, то накрепко

пристает ко всему, с чем соприкасается. На этот раз солодовый

экстракт завладел передними зубами Ивенса. Как тот ни бился,

ничего не помогало, пока, наконец, солодовый экстракт не

одержал победу: его удалось оторвать только вместе с одним из

передних зубов. Это происшествие, став достоянием гласности, вызвало

всеобщее веселье. Зуб, оказалось, был вставным,

привинченным

к сломанному корню и отодран от него вместе с солодовым

экстрактом.

Около часа пополудни мы наблюдали очень интересный мираж.

Большие айсберги, удаленные не меньше чем на 30—40 миль

и недоступные зрению при обычных обстоятельствах даже

с основной базы, благодаря преломлению световых лучей

отражались совершенно отчетливо в воздухе на высоте 900 футов,

то есть приблизительно на той же высоте, как вершина,

выступающая на севере мыса Адэр. Угол отражения непрерывно

менялся; становилась видимой то одна, то другая часть горизонта.

Временами мираж открывал нам на сотню миль вдаль

береговую линию, идущую к северо-западу.

День был тихим. Мы могли бы продолжать нашу поездку, но

сломанная пара саней требовала ремонта. Нелегкая это работа—

сгибать шершавые, тугие от мороза ремни, чтобы прикрепить

к саням новые полозья.

Всю следующую ночь мы ожидали наступления шторма и

готовились к нему, как могли. Палатка была приведена в

«ураганную готовность», собаки обильно накормлены. Сами мы

поужинали и выкурили свои короткие трубочки, обсуждая

целесообразность транспортировки айсбергов в Австралию, где лед

продается по шесть пенсов за фунт.

На следующий день поднялся ураган с востоко-юго-востока,

и мы были вынуждены оставаться в нашей маленькой шелковой

палатке. Мы лежали вчетвером в палатке, как анчоусы в коробке;

нас заносило снегом наподобие наших собак. Выйти наружу

было невозможно. В воздухе крутилось столько снегу, что

дышать было крайне трудно. Вы легко можете представить себе,

что от чада нашей кухни и от дыма наших трубок воздух в

палатке много не выигрывал. Он сгустился настолько, что,

пожалуй, его можно было резать ножом.

Лежа в спальных мешках, мы играли в вист; проигравший

должен был готовить обед.

Рано утром 18-го, позавтракав на скорую руку, мы

продолжали путь. Днем я захотел пить и приложил губы к

алюминиевой фляге. Металл отодрал слизистую оболочку. Несколько

дней я испытывал ужасные боли. Ртуть в термометре замерзла,

пришлось опять прибегнуть к спиртовому термометру. Когда

в обыкновенном термометре замерзает ртуть, она собирается

в такой плотный комок, что в вертикальной трубочке ее совсем

не остается, и число градусов установить бывает уже невозможно.

Мы вылили на блюдце немного ртути. Через час она накрепко