У Земли на макушке
Шрифт:
Но вы-то теперь все знаете, разъясните ему, что такое одна минута на экране.
ПРЕЛЕСТЬ ВСЯКОГО ПУТЕШЕСТВИЯ — В ВОЗВРАЩЕНИИ
Так сказал Фритьоф Нансен, а уж он-то понимал толк в этих делах. Разумеется, Нансен не хотел сказать, что на первом километре пути следует мечтать о возвращении домой — с таким настроением в путешествие лучше не отправляться. А хотел он сказать то, что сказал, и комментировать это так же не хочется, как стихи Есенина, морской прибой и закат солнца — как все то, что нужно чувствовать, а не объяснять.
Я смотрел на ребят,
За столами смешались обе смены — старая и новая. Мы сидим, прижавшись друг к другу — кают-компания не рассчитана на такое нашествие. На столах — шеренги бутылок и горы бутербродов. Николай Иванович произносит первый тост.
— Товарищи, мы собрались…
— Одну минутку, — вежливо останавливает его Генералов. — Нужно включить лампу. Где здесь розетка?
Над столом проносится стон. Генералов жестом всех успокаивает и последний раз осматривает свой съёмочный павильон. Ящики с луком и апельсинами, мешки с картошкой шикарно задрапированы простынями, на стене — карта дрейфа, дружеские шаржи. Кажется, все в порядке.
— …Товарищи! — вновь начинает Тябин. — Мы собрались…
— Секундочку, — ласково прерывает Генералов. — Я заберусь в угол.
Тябин терпеливо ждёт. Мы переминаемся с ноги на ногу, одеревенело держа в руках наполненные кружки. Генералов протискивается в угол, устанавливает аппарат на плечи Туюрова и делает Тябину знак.
— Товарищи, — неуверенно начинает Тябин, косясь на Генералова, — мы собрались…
Генералов великодушно кивает, раздаётся стрекот.
— …проводить ветеранов, — облегчённо вздохнув, продолжает Тябин. — Каждый километр дрейфа взят ими с бою…
Тябин говорит хорошо, приподнято — под настроение. Двухминутная речь — полярники не любят словоизлияний — кончается тостом, все пьют и закусывают. Сразу становится веселее. У голодных киношников текут слюнки.
— Выпейте, ребята! — сердобольный Володя Агафонов протягивает Генералову кружку.
— Убери! — страшным голосом говорит Генералов, продолжая снимать. — Мне не нужен коньяк крупным планом! Ешьте, смейтесь!
Мы пьём, едим и смеёмся. Нам хорошо. Коньяк и бутерброды заметно убывают. Голодные киношники мечутся по кают-компании. Генералов залез уже на мешки с картошкой, а Куляко со своей лампой повис под потолком.
— Васильев! — кричит Генералов. — Вспоминай что-нибудь драматическое о дрейфе, рассказывай Гвоздкову! Снимаю!
Анатолий давится бутербродом и принимает позу роденовского мыслителя.
— Помнишь, — говорит он Володе Гвоздкову, — как в бане вода кончилась и мы нагишом за снегом выскакивали?
— Помню, — трагическим голосом отвечает Володя. — Ты ещё тогда себе чуть не отморозил это… как это…
Драмы у Генералова не получилось, но его устраивает и комедия. Съёмка закончена, и киношники набрасываются на еду.
— Объявляю порядок вылета на материк, — возвещает Панов, вставая со списком в руке. Полная тишина, вопрос злободневный. — В первой группе летят пять человек: Архипов, Цветков, Николаев,
За три дня должны улететь все старики. Взрыв аплодисментов, тост следует за тостом: за тех, кто остаётся на льдине, за возвращение, за Степана Ивановича… Выпита уже изрядная доля отпущенного щедрым Булатовым коньяка. И начинается вторая половина вечера, прошедшая под девизом: «А помнишь?»
— Он присел, за торосами делает своё дело, а я к нему тихонько подхожу, кладу руки на плечи и как рявкну над ухом! Припустился — как заяц, тройными прыжками!
— Напугал, дурья башка, — смущённо оправдывается жертва, — думал, медведь.
— А у нас был такой случай, — вспоминает Тябин. — В 1948 году я находился в составе экспедиции на ледоколе «Литке». Подошли мы к острову Ушакова. Астрономом у нас был С., очень добросовестный и знающий полярник, над которым ребята постоянно подшучивали. Дождаться высадки на берег всей экспедиции терпения у него не хватило, и, взяв теодолит, С. отправился на берег производить наблюдения. Уставился в свою оптику, работает, и вдруг кто-то толкает его в спину. С. крикнул шутнику: «Отстань», отмахнулся рукой и продолжает смотреть в теодолит. Потом замер: вспомнил, что, когда отмахивался, рука его скользнула по чему-то подозрительно пушистому. Осторожно-осторожно обернулся — батюшки, медведь! Огромный зверюга смотрит на него, как бы раздумывая, с какой стороны начать кушать. С. отличался у нас солидностью, мужчина был грузный, уверенный в себе. Такого стрекача задал, будто вместо унтов на нём были сапоги-скороходы! Медведь сначала припустился за своей законной добычей, но мы стали с борта стрелять, и он убежал, чтобы отыграться на теодолите…
— А на мысе Челюскин, — медвежья тема продолжается, — росли на полярной станции два медвежонка, Мишка и Машка. Здесь их разбаловали до невозможности, кормили сгущёнкой, играли в прятки — медвежата души в людях не чаяли. И вот как-то после долгого перерыва вернувшиеся полярники недалеко от станции видят прогуливающихся Мишку и Машку, уже больших, гладких. Конечно, бросились к своим любимцам, но — прошло время, что поделаешь — медведи дали себя погладить, а играть не пожелали, ушли. Несколько обиженные, ребята пришли на станцию и… надолго застыли с раскрытыми ртами: в большой клетке сидели повзрослевшие Мишка и Машка. Ещё долго потом рассказывали на мысе Челюскин, как два чудака хотели играть в прятки и обнимались с дикими медведями!
— Я тоже мог заикой стать, — рассказывает Васильев. — Когда Жулька ощенилась, я поселил её в палатке с аварийным оборудованием, прямо в клиперботе. Ночь, ни зги не видно. Захожу в палатку и зову: «Жуля, Жуля!» И вдруг: «Жуля слушает вас! Гав-гав!»
Я чуть не обомлел. Нащупал фонарик, включил — стоит Степан Иваныч и заливается, довольный собой. Жульке котлету принёс…
Фамилию парня, случай с которым чрезвычайно развеселил всю станцию, я обязался не называть. Туалет на льдине представляет собой деревянную будочку обычного типа, установленную на четырех бочках. В учреждения такого рода ходят независимо от погоды, а в тот день как раз была сильная пурга. Порывом ветра туалет вместе с находившимся внутри товарищем сорвало с бочек и покатило по снегу. И в эту трагическую минуту пострадавший не растерялся: он нашёл единственный, хотя и довольно узкий, выход из положения…