Шрифт:
– Я бы тебе рекомендовал все-таки расписку взять, что на благотворительные нужды взята от тебя, Жаворонкова, такая-то сумма!
Жаворонков молчал. Черпанов отнял ногу, взял платок, пересчитал.
– Да, двести пятьдесят. И долго копил?
Жаворонков ответил почти со злобой:
– У нас без копления не обходится.
– Ну, иди. Благословляю тебя. – И он перекрестил его.
Жаворонков выкатился.
– Ишь, дурь какая! Скрытый крест! У меня против этих супчиков, подобных этому, такой удар, Егор Егорыч, приготовлен, что лопнете со смеху.
– Напрасно
– А чего напрасно, надо же коммуне оборотный капитал иметь, а, кроме того, поскольку есть оборотный капитал, фактически коммуна оформилась, можно и защищать ее интересы. Я думал, хорошо бы послать эти деньги Мазурскому, чтоб он там не очень нам портил, вам только бы адрес его найти, а на этот предмет лучше всего у старухи.
– Слушайте, но это будет чистейшей воды взятка.
– Почему? Взятка – это когда не возвращают денег, а тут же мы возьмем с Мазурского их обратно, как только мы развернем дело, да, кроме того, он сам нравственный человек, принесет их, когда поймет, что взял их неправильно. Кроме того, переведем мы их по телеграфу, а в телеграмме вы же сообщите, что вот, мол, вам за молчание, а он их получит и несколько дней растерянно промолчит, а мы тем временем сядем всей коммуной в поезд – и в комбинат. Согласны вы идти к Степаниде Константиновне?
– Согласен, – ответил я, – но было бы лучше, если б не было там Ларвина. – И я объяснил свою встречу с ним последнюю.
Черпанов рассмеялся:
– Видите, попробовали б вы в иное время разрушить имущество Ларвина, да он бы вас и на версту к нему не подпустил, мой психический метод ущемления действует безошибочно…
– Все-таки здесь вы правы, но вот с деньгами!
– Ну, не пошлем. Поставим вопрос на обсуждение коммуны, дались вам эти деньги Жаворонкова, подумаешь, не видал я денег! Хотите, я могу вам их дать для сбережения?
Я промолчал, и он не стал настаивать.
Степанида Константиновна нас ждала и, видимо, приготовилась, но в то же время видно было, что она польщена нашим приходом. Степанида Константиновна была в особенной панике, повышенной против обычной, она, как всегда, старалась и не говорить и в то же время не могла не говорить. Едва Черпанов уселся и начал хвалить, как она одевается отлично при еще слабо развитой легкой индустрии, она, не слушая его, прервала. Черпанов, собственно, попробовал, шепнув мне, что номер его и Степанида Константиновна может «защемить» чрезвычайно.
– Окаянный дом, не зря его похожим на яйцо сделали, таким, знаете, что его всем хочется съесть. Вот, возьмите, 50 тысяч будет на стадионе, и каждый про нас знает…
– Ну уж и не каждый, – прервал ее было Черпанов. Но она уже понеслась:
– Мне доподлинно известно, что каждый. Я вынуждена была вернуть одеяла и подушки этой свекловице, потому что она разгудела, она приходит и вытягивает из меня постепенно. Раньше она нас преследовала кладами. Видите ли, мы переменили несколько квартир, и в каждой после нас ищут клад.
– И
– А вас это интересует?
– Если клад в области готового платья – очень.
– Вчера, говорят к тому же, на стадионе какой-то сарай сгорел. И все на нас. Что же касается кладов, то они все найдены, но в этом проклятом доме непременно найдется, и ваше, Леон Ионыч, предложение, скажу вам по правде, совершенно уместно. Но я поставлю условием при переезде, чтобы нам дали квартиру в новом доме, чтоб никаких кладов, мне это все надоело…
Но, думаю, что ее вряд ли беспокоили клады, паника – паникой, но она искусно прятала истинную причину своей паники.
– Вот шесть братьев Лебедей, шуточное прозвище, они тоже на Урале, – она вздохнула. – Видимо, раз им понравилось, очень оборотистые и умные ребята, но чересчур отважные, я им всегда советовала: не рискуйте. И вы нас не очень заставите рисковать.
– Рискнуть один раз – это поехать.
– Ехать-то мы согласны, но вы, может быть, как-нибудь по-особенному заставите ехать?
– Нет, все будет по-обычному. А тут стадион…
– Но ведь совершенно дурацкий и глупый слух.
– И еще как дурацкий. Из нашего дома, видите ли, ведем подкоп. Ведь тут нужно десять бочек пороха.
– Есть более совершенные средства, чем порох, – сказал я, мне очень хотелось спросить о «шести Лебедях».
– Но ведь и совершенных средств бочку надо. А вы же сами видели все бочки в нашем хозяйстве. И, кроме того, у меня даже мысль мелькнула, что доктор не умалишенный, а отыскивает клад или порох. Все бочки рассохлись.
– Портфеля, наполненного новейшими взрывчатыми веществами, достаточно.
– Портфель! Так он, может быть, не клад ищет, а этот портфель?
Черпанов страшно переполошился при слове «клад», он заерзал по карманам, что выдавало его чрезвычайное волнение.
– Кто ищет клад?
– А доктор.
Черпанов успокоился.
– Десятки раз вам говорю, что это влюбленный, но не надо привлекать врачебного внимания. Потерпите два-три дня, а то у вас время в обрез, а в случае чего, так все можно свалить на доктора и на ту суматоху, которую он производит, надо разоблачить его любовь.
– Впервые вижу такого влюбленного, когда девушка может дать ему все, что он пожелает.
– Да что, разве моя дочь сопротивляется?
– Нет, я этого не сказал.
– Так чего ж, каких еще доказательств внимания он желает? Жениться пусть женится.
– Я сам видел, как она ему отказала в любви.
– Странно, зачем ему говорить, она запугалась, он ее переговорил, и ей захотелось ответить тоже красиво.
– Я у него все бы выкрал. Я бог духовных воров, однако он чистой воды влюбленный, и я думаю повезти его на Урал. Вы знаете, я введу в инвентарь чувств и это чувство, я все-таки не могу не налюбоваться на него, очень красиво любит, редкая женщина может устоять перед такой любовью, но теперь разрешите перейти к другому вопросу: какое ваше отношение к одежде?