Убегающий от любви (сборник)
Шрифт:
— Еще египтяне считали, что крокодилы приносят удачу! — говорил он, показывая всем остальным свою половину с длинной зубастой пастью.
За завтраком Алла села рядом со мной, но ела молча, не отрывая глаза от тарелки, и лишь однажды царапнула меня отчужденным, бабушкиным взглядом. Разумеется, первым не выдержал я:
— Не надо так на меня смотреть… Случилось непредвиденное…
— Возможно, но на вас, Костя, нельзя положиться…
— На вас тоже…
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду ваши матримониальные планы!
— Я
— Оно и заметно…
Йогурт — к изумлению аборигенов, мы сгваздывали по три-четыре упаковки за завтрак, чтобы попробовать разные сорта — вишневый, клубничный, банановый, апельсиновый, черничный и так далее, — так вот, йогурт мы ели во враждебном молчании. Гегемон Толя, к полному ужасу официантов, приволок со шведского стола огромный ананас, имевший явно рекламное назначение и даже для долговечности покрытый глицерином. Пока звали метрдотеля, Толя уже отломил жесткое зеленое оперение и по-арбузному, прижав ананас к груди, взрезал его зубчатым столовым ножом.
— Ладно, — нарушила молчание Алла. — Если вам наплевать на меня, сдержите по крайней мере слово, которое вы дали Пековскому!
— Что я должен делать?
— Когда будут распределять по семьям, стойте рядом со мной.
— И только-то?
— Достаточно…
Распределение по семьям происходило в холле. Французы оживленно переговаривались, смеялись и помахивали своими половинками картонных зверушек. Мадам Лану что-то сказала им — и это было, как выстрел из стартового пистолета.
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь! — пробурчал еще сонный Спецкор, рассматривая своего с опозданием полученного полужирафа.
Первой соединилась Пипа Суринамская. Ее хозяйка оказалась такой же дородной и осанистой, поэтому, чтобы приветственно чмокнуться, им пришлось основательно вмяться животами друг в друга. Кажется, товарищ Буров не соврал: при распределении действительно учитывались взаимные интересы. Ослабленного Спецкора увел длинный француз в берете и свободной блузе «гогеновке» — скорее всего, художник. Друга Народов забрал респектабельный, до синевы выбритый господин, несомненно имевший отношение к финансово-банковской системе.
Товарищ Буров наблюдал за этой разборкой с полководческой усмешкой, иногда при этом он нежно посматривал на Аллу и снисходительно — на меня. А тем временем оборванный парень с петушиным гребнем на голове, заглядывая в картонку, изображавшую крокодилий хвост, словно в бумажку с адресом, шел вдоль наших поредевших рядов.
— Почему я? — всхлипнул Торгонавт и спрятал за спину зубастую пасть аллигатора.
— Судьба! — посочувствовал я.
— К черту! — прошептал Торгонавт, метнулся к Гегемону Толе, равнодушно ожидавшему своей участи, и быстро поменялся с ним картонками.
— На хрена? — удивился Гегемон Толя, обнаружив, что носорог в его руках вдруг превратился в крокодила.
— Буров велел! — объяснил коварный Торгонавт.
— Ну и хрен с ним! — смирился
Обмен привел к тому, что через минуту Торгонавт уже пожимал руку стройному седовласому кюре, одетому в строгий костюм со стоячим клерикальным воротничком. Кисло улыбаясь, Торгонавт давал понять, что святой отец, конечно, не предел желаний, но все-таки лучше, чем немытый панк!
А панк тем временем высмотрел в мозолистой руке Гегемона Толи недостающую половинку своей рептилии, приблизился, восторженно оглядел его с ног до головы и, тщательно коверкая русские слова, сказал:
— Ви э-э-э есть… наша… гость… Ви?
— А хрен его знает…
— Как э-э… вам зовут?
— Толик…
Тогда парень, тряхнув своим петушиным гребнем, обернулся и крикнул в распахнутые двери отеля:
— Мама, папа! Мосье Толик…
Там, на тротуаре, возле ослепительного, длиной вполулицы лимузина стояла аристократическая пара: у мужчины в петлице был цветок, кажется, орхидея, а женщина куталась в серенькое манто.
— Костя, а вы знаете, что это за мех? — тихо спросила Алла.
— Кажется, мерлушка…
— Сами вы мерлушка. Это — шиншилла!
Уводимый кюре Торгонавт оглядывался на все это полуобморочным взором и шарил по карманам с той нервной торопливостью, с какой обычно ищут валидол. А Гегемона Толю уже бережно влекли к лимузину, пожимали руку, выскочивший из машины шофер с полупоклоном открывал ему дверцу, а господин с орхидеей помогал забраться в сафьяновое нутро автомобиля, который наконец плавно тронулся и тянулся вдоль окон долго-долго, как поезд. И по тому, каким мечтательным взглядом проводил их товарищ Буров, я осознал: изначально аристократическая семейка предназначалась ему, но рукспецтургруппы пожертвовал очевидной выгодой ради иных, более дорогих удовольствий.
У бедного и безвластного мужчины есть одно преимущество: если женщина ему и достается, то даром.
Алла незаметно толкнула меня локтем в бок: перед нами стояла пожилая чета — старичок в добротном клетчатом пиджаке, пестром платке, повязанном вокруг морщинистой шеи, и фиолетово-седая дама в брюках и кофте с глубоким вырезом. Они смотрели на нас, улыбаясь совершенно одинаково, — так бывает у супругов, проживших вместе всю жизнь. Дама протянула Алле свою половинку медвежонка и что-то зажурчала по-французски.
— Мы очень рады, что нам пошли навстречу и предоставили возможность принять у себя советскую супружескую пару! — перевела Алла и посмотрела на меня со строгостью.
Но пока она отвечала французам пространной и, судя по выражению их лиц, тонкой любезностью, товарищ Буров, торжествуя, подвел ко мне толстенького господина в полицейской форме и представил:
— Мосье Гуманков — рашен програмишен…
— Ес ит из! — обрадовался ажан, тоже, видимо, не полиглот.
Алла засмеялась, взяла из моих рук ушастую ослиную голову и приложила ее к хвостовой части, которую держал француз.